Сфера
Шрифт:
Дейна покосилась на Хиллари, перевела взгляд на Мэй:
– Если впихивать туда больше народу, мы разоримся.
– Ну да, – сказала Хиллари. – Я о том и говорю.
Мэй вернулась к Кальдену на лестницу с двумя бокалами вина; Кальден с места не двинулся, но тоже умудрился раздобыть два бокала.
– Поднос мимо проходил, – объяснил он и поднялся.
Они постояли с этой кучей бокалов, и Мэй не придумала ничего лучше, нежели чокнуться всеми четырьмя разом, что они и сделали.
– Я там встретила команду по батискафу, – сказала Мэй. – Знаешь их?
Кальден закатил глаза. Мэй даже вздрогнула. В «Сфере» больше никто так
– Что такое? – спросила она.
– Да ничего, – ответил он. – Понравилась тебе речь?
– Сантос? Еще как. Очень волнующе. – Она тщательно подбирала слова. – Мне кажется, это будет судьбоносный поворот, э, судьбы в истории демо… – Он разулыбался, и она осеклась. – Что?
– Да ничего, – сказал он. – Мне можно речи не толкать. Я слышал Стентона. Ты думаешь, это удачная идея?
– А ты нет?
Он пожал плечами и ополовинил один бокал.
– Меня этот мужик временами тревожит. – Затем, сообразив, что не стоило бы так отзываться о Волхве, он сменил линию: – Жутко умный. Аж пугает. Ты правда считаешь, что я на вид старый? Сколько, по-твоему? Тридцать?
– Не настолько старый, – сказала Мэй.
– Ладно врать-то. Я же знаю, как я выгляжу.
Мэй глотнула вина. Оба оглянулись на видеопоток Сантос. Картинка транслировалась на дальнюю стену – группка сфероидов столпилась посмотреть, Сантос бродила поблизости. Один сфероид увидел, что камера поймала его лицо, и ладонью закрыл свой видеовизаж.
Кальден внимательно наблюдал, хмуря брови.
– Хм, – сказал он. Склонил голову набок, будто путешественник, недоуменно созерцающий некие диковинные местные обряды. Повернулся к Мэй, глянул на ее два бокала, затем на свои, словно до него только дошло, до чего это смешно – как они торчат в дверях с этими бокалами. – Вот от этого я избавлюсь, – сказал он и осушил до дна бокал в левой руке. Мэй последовала его примеру.
– Извини, – неизвестно почему сказала она. Ясно, что скоро она опьянеет, и не факт, что удастся это скрыть; отсюда последуют ложные шаги. Мэй поразмыслила, что бы такого умного сказать, пока еще может. – А куда все это пишется? – спросила она.
– С камеры?
– Ну да, это же где-то хранится? В облаке?
– В облаке это все, конечно, хранится, но физически тоже должно где-то быть. С камеры Стюарта… Погоди. Хочешь, покажу кое-что?
Он уже спустился на пол-лестницы – руки-ноги паучьи, гибкие.
– Я даже не знаю, – сказала Мэй.
Кальден задрал голову – он как будто обиделся.
– Покажу, где хранится Стюарт. Хочешь? Я же не в склеп тебя тащу.
Мэй оглядела зал, поискала Дэна и Джареда, не нашла. Она тут пробыла час, они ее видели – пожалуй, можно и уходить. Она поснимала, запостила фотки, послала несколько кваков, отчиталась об ивенте, прокомментировала. И вслед за Кальденом спустилась по лестнице – три марша, видимо, в подвал.
– Я тебе доверяю, – сказала она.
– И правильно делаешь, – ответил Кальден у большой синей двери. Махнул рукой над настенной панелью доступа, дверь отворилась. – Заходи.
Они зашагали длинным коридором; кажется, переходили в другой корпус глубоко под землей. Вскоре возникла другая дверь, и замок вновь открылся по отпечаткам пальцев Кальдена. Мэй двигалась за ним, голова шла кругом – ее интриговал его поразительный уровень доступа, она слишком опьянела и не задумывалась, мудро ли это – бродить по лабиринтам с каллиграфическим человеком. Лифт опустился этажа на четыре; они вышли
– Куда его деть? – спросила она. Ни слова не сказав, Кальден забрал у нее бокал и оставил на нижней ступеньке лестницы, по которой они только что спустились.
Да кто он такой? У него есть доступ к любой двери плюс анархистская жилка. Ни одна живая душа в «Сфере» не бросила бы здесь бокал – это равносильно великому злодеянию против природы, – и ни одна живая душа в «Сфере» не отправилась бы в это странствие посреди корпоративного ивента. Глухой голосок у Мэй в мозгу бубнил, что Кальден наверняка смутьян и они двое нарушают некоторые или все правила и протоколы.
– Я так и не поняла, чем ты тут занимаешься, – сказала она.
Они шагали по сумрачному коридору – он шел слегка под уклон и, похоже, вообще не заканчивался.
– Да особо ничем. Хожу на совещания. Слушаю, высказываюсь. Это все ерунда, – ответил Кальден, бодро шагая впереди.
– Знаешь Энни Эллертон?
– Конечно. Обожаю Энни. – Он снова обернулся. – Эй, а у тебя остался тот лимон?
– Нет. Он так и не пожелтел.
– Эх, – сказал Кальден. Он глядел на Мэй, но взгляд на миг остекленел, словно был призван прочь отсюда, в глубины сознания, где требовалось провести краткие, но решающие подсчеты.
– Где мы? – спросила Мэй. – Как будто в тысяче футов под землей.
– Не вполне, – сказал он, вновь фокусируясь. – Но близко к тому. Знаешь «Проект 9»?
«Проект 9», насколько понимала Мэй, – всеобъемлющее название всех секретных исследовательских проектов «Сферы». Что угодно, от космических технологий – по мнению Стентона, «Сфера» могла сконструировать и построить сильно усовершенствованные многоразовые космические корабли – до, по слухам, записи гигантских объемов информации в человеческую ДНК и открытия к ней доступа.
– Мы идем туда? – спросила Мэй.
– Нет, – ответил Кальден и открыл следующую дверь.
Они шагнули в зал размером с баскетбольную площадку; десяток тусклых прожекторов уставились на огромный металлический контейнер, куда поместился бы автобус. Стенки гладкие, отполированные, опутаны хитросплетением мерцающих серебристых труб.
– Похоже на скульптуру Дональда Джадда, [23] – сказала Мэй.
Кальден просиял:
– Как хорошо, что ты это сказала. Он меня очень вдохновлял. Он однажды сказал, мне ужасно нравится: «Есть всё, что есть, и всё на его стороне». Видела его работы вживую?
23
Дональд Клэренс Джадд (1928–1994) – американский художник, скульптор и искусствовед, создатель «конкретных объектов» («штабелей», «ящиков», «прогрессий»), исследователь-практик и крупный теоретик художественного объекта и его пространства. Как скульптор работал с промышленными материалами, свои поздние инсталляции изготавливал промышленным способом; многими ассоциируется с минимализмом, хотя сам от него открещивался и трактовал свое творчество как «эмпирическое». Ниже цитируется статья Джадда о ключевой выставке минималистов «Черный, белый и серый» (Black, White, and Gray, музей «Атеней Уодсворта», Хартфорд, Коннектикут, 1964).