Сфера
Шрифт:
– Я правильно понимаю, что это? – спросила Мэй. В столовой висела серебряная люстра – при ближайшем рассмотрении оказалось, что это произведение Мерсера. Серебряные подсвечники – раскрашенные рога. Вообще-то люстры лишь мельком радовали Мэй – пока встречалась с Мерсером, с трудом подбирала комплименты, – но этот предмет ей взаправду понравился.
– Оно и есть, – сказала мать.
– Неплохо, – сказала Мэй.
– Неплохо? – переспросил отец. – Это его лучшая работа, сама же видишь. В бутике Сан-Франциско ушла бы штук за пять. А он нам ее за так подарил.
Мэй
– Почему за так?
– Почему? – переспросила мать. – Потому что он наш друг. Потому что он славный молодой человек. И сделай паузу, прежде чем глазки закатывать или острить, как обычно.
Мэй сделала паузу, а потом, отвергнув полдюжины колкостей и выбрав дальнейшее молчание, решила, что будет великодушной. Потому что Мерсер ей больше не нужен, потому что она теперь важный, объективный двигатель мировой торговли, а в «Сфере» может выбирать из двоих (причем один – вулканическая, каллиграфическая загадка, перелезает через стены, чтобы взять ее сзади); в общем, она может себе позволить великодушие к бедненькому Мерсеру, к его косматой голове и нелепой жирной спине.
– Очень красиво, – сказала Мэй.
– Хорошо, что тебе нравится, – сказала мать. – Можешь сказать ему лично через пару минут. Он придет к ужину.
– Нет, – сказала Мэй. – Только не это.
– Мэй, – твердо сказал отец, – он придет, ясно?
Она понимала, что возразить тут нечего. Прикусила язык, налила себе красного вина и выпила полбокала, накрывая на стол. Когда постучался и вошел Мерсер, лицо у нее почти онемело, а мысли путались.
– Эй, Мэй, – сказал Мерсер и нерешительно ее обнял.
– Люстра твоя отличная, – сказала она и, произнося эти слова, заметила, как они на него подействовали, а потому решила развить: – Просто красавица.
– Спасибо, – сказал он.
И оглянулся на ее родителей, словно проверяя, не ослышался ли. Мэй подлила себе вина.
– Очень хорошая, – продолжала она. – В смысле, я и так в курсе, что ты прекрасно работаешь. – Тут она отвела глаза, зная, что в его взгляде прочтет сомнение. – Но эта лучшая из всех. Я так счастлива, что ты столько вкладываешь… Ну, счастлива, что твоя самая расчудесная работа живет теперь в столовой у моих родителей.
Мэй вынула телефон и сфотографировала люстру.
– Ты что делаешь? – спросил Мерсер – довольный, впрочем, что она сочла люстру достойной запечатления.
– Просто снять хотела. Гляди, – и она показала ему фотку.
Родители испарились, решив, несомненно, что Мэй хочет побыть с Мерсером наедине. Ужас какие смешные и начисто рехнулись.
– Красиво, – сказал он, поглядев на фото чуть дольше, чем Мэй ожидала. Видимо, наслаждаться и гордиться своей работой ему не чуждо.
– Да невероятно! – сказала она. Вино отправило ее в полет. – Ты такой молодец. И я знаю, что для них это ценно, особенно теперь. Здесь появилась важная деталь. – Ее захлестнула эйфория, и дело не только в вине. Это освобождение. Ее семья свободна. – Раньше было так темно, – сказала она.
И на миг они с Мерсером как будто нащупали былую общую почву. Мэй, годами размышлявшая о нем с разочарованием на грани жалости, вспомнила,
Тут ее осенило. Сделав вид, что ей надо переодеться, она улизнула наверх. Но переодеваться не стала – вместо этого, сидя на своей прежней постели, она за три минуты запостила фотографию люстры в два десятка дизайнерских и интерьерных лент и поставила ссылку на веб-сайт Мерсера, где был только его телефон, несколько фотографий – он годами этот сайт не обновлял – и электронка. Раз ему не хватает мозгов устроить свой бизнес как полагается, Мэй с восторгом возьмет это на себя.
Когда она закончила, Мерсер уже сидел с ее родителями за кухонным столом, где впритирку стояли салат, курица в масле и овощи. Все трое посмотрели, как Мэй спускается по лестнице.
– Я тебя звал, – сказал отец.
– Мы обычно едим, пока все горячее, – прибавила мать.
Мэй ничего не слышала.
– Извините. Я просто… Ничего себе, как вкусно. Пап, правда люстра у Мерсера красавица?
– Еще бы. О чем я говорил и тебе, и ему. Мы уже год у него какое-нибудь творение выпрашивали.
– Я подходящие рога искал, – сказал Мерсер. – Давненько удачных рогов не попадалось.
Дальше он объяснил, откуда берутся рога, как он покупает их только у надежных поставщиков, про которых точно знает, что они не охотятся, а если охотятся, то с разрешения Департамента охоты и рыболовства – держат под контролем популяцию.
– Замечательно, – сказала мать. – Пока не забыла, я хотела выпить за… Это что?
Телефон у Мэй бипнул.
– Ничего, – сказала Мэй. – Но через секундочку у меня, наверное, будут хорошие новости. Говори, мам.
– Я просто хотела выпить за то, что мы…
Зазвонил телефон у Мерсера.
– Извините, – сказал он и зашарил по штанам, ощупью отыскивая кнопку отбоя.
– Все закончили? – спросила мать.
– Извините, миссис Холланд, – сказал Мерсер. – Продолжайте.
Но у Мэй снова громко зажужжал телефон, и на экране она увидела тридцать семь новых кваков и сообщений.
– У тебя дела? – спросил отец.
– Пока нет, – ответила Мэй, хотя еле сдерживала восторг. Она гордилась Мерсером – вскоре она покажет ему, какая у него потребительская аудитория за пределами Лонгфилда. Если в первые же минуты пришло тридцать семь откликов, через двадцать минут их будет сотня.
Мать продолжала:
– Я хотела сказать спасибо тебе, Мэй, за все, что ты сделала. Благодаря тебе отец поздоровел, а я не свихнулась. И я хотела выпить за Мерсера – он нам как родной, и спасибо ему за великолепную работу. – Она помолчала, словно ожидая, что вот-вот снова зажужжит. – Короче говоря, я рада, что это пережила. Давайте поедим. А то все остывает.
И они приступили к ужину, но спустя пару минут Мэй услышала уже столько бипов, а лента обновилась столько раз, что сдерживаться стало невмоготу.