Сфера
Шрифт:
Она сидела в постели, понимая, что заснет разве что через час. Включила стенной экран, хотела проверить, как там родители. Но их камеры «ВидДали» показывали сплошную черноту. Мэй послала родителям квак, не ожидая и не получив ответа. Отправила сообщение Энни, но и та не откликнулась. Мэй полистала ленту в «Кваке», прочла несколько анекдотов; с начала прозрачности она похудела на шесть фунтов, поэтому сейчас двадцать минут поискала себе новую юбку и футболку и где-то на восьмом сайте внутри нее снова открылся провал. Неизвестно почему она проверила, все ли еще лежит сайт Мерсера, – сайт Мерсера все еще лежал. Она поискала свежих упоминаний о Мерсере, новостей о его местонахождении – и ничего не нашла. Провал рос, распахивался, разверзалась бездонная чернота. В холодильнике стояло сакэ, с которым ее познакомил
– Итак, слушайте все! – сказала Мэй. Утро выдалось ясное, она была бодра и решила вбросить некую фразу, понадеявшись, что ее подхватят сфероиды и не только. – Этот день похож на все прочие дни тем, что на все прочие дни совсем не похож! – С этими словами она глянула на запястье – похоже, тезис за живое не задел. На секунду она пала духом, но сам этот день, его безграничные обещания вновь вознесли ее к радости. На часах 9:34, солнце вновь палит ярко и жарко, а кампус гудит и гомонит. Если сфероидам и нужны были доказательства того, что они живут в средоточии важнейших мировых событий, этот день им все доказал. С 8:31 кампус то и дело сотрясали вертолеты – они привозили руководителей крупнейших медицинских страховых компаний, министерств здравоохранения, центров борьбы с заболеваниями и всех крупных фармацевтических корпораций планеты. По слухам, наконец-то будет развернут обмен полной информацией между этими организациями, прежде разъединенными и даже враждовавшими, и когда все они будут скоординированы, а базы их медицинских данных откроются им всем – в основном благодаря «Сфере» и, что важнее, благодаря «АУтенТы», – станет возможно купировать вирусные эпидемии в зародыше, отслеживать болезни до самых истоков. Все утро Мэй наблюдала, как коммерческие управленцы, врачи и государственные чиновники весело шагают через кампус в только что построенный «Гиппокамп». Там они весь день проведут на совещаниях – пока закрытых; в дальнейшем обещаны публичные дискуссии, – а позднее состоится концерт некоего стареющего автора-исполнителя, который нравился только Бейли и прибыл отужинать с Волхвами накануне вечером.
Но для Мэй всего важнее то, что в одном из многочисленных утренних вертолетов наконец-то возвращалась домой Энни. Она почти месяц моталась по Европе, Китаю и Японии, сглаживая законодательные шероховатости, совещаясь с прозрачными руководителями стран, и, судя по количеству смайликов, которые Энни запостила в ленте «Квака» по завершении командировки, результаты были хороши. Но осмысленный разговор Мэй и Энни как-то не давался. Энни поздравила Мэй с прозрачностью, с восхождением, как она выразилась, но затем стала ужасно занята. Просто очень занята, сказала Энни, – некогда ни внятное сообщение написать, ни по телефону поболтать достойно. Они каждый день перебрасывались записками, но график у Энни был, по ее словам, шизанутый, а из-за разницы часовых поясов они редко совпадали и поговорить толком не могли.
Энни обещала прилететь утром прямо из Пекина, и, поджидая ее, Мэй еле могла сосредоточиться. Она наблюдала, как садятся вертолеты, щурилась, глядя на высокие
На гранитной плите у «Павильона Протагора» приблизительно цитировался тот, в честь кого назвали корпус: «Человек – мера всех вещей».
– А для нас значимее, – произнесла Мэй, открывая дверь, – что с имеющимся инструментарием человек может измерить все вещи. Правда, Терри?
Обращалась она к высокому американскому корейцу Терри Мину.
– Привет, Мэй, привет, зрители и подписчики Мэй.
– Ты по-новому подстригся, – сказала Мэй.
Энни возвращалась, Мэй хотелось чудить и дурачиться, и Терри сбился. Экспромтов он не ожидал.
– Э, ну да, – сказал он, ероша себе волосы.
– Угловато, – отметила Мэй.
– Ну да. Угловатее. Пойдем внутрь?
– Разумеется, пойдем.
Для этого корпуса архитекторы тщательно отбирали органические материалы – смягчить жесткую математику повседневной инженерной работы. Атриум в серебристой гамме был волнистый – Мэй и Терри как будто очутились на срезе гигантской гофры.
– Что мы сегодня посмотрим, Терри?
– Я подумал, начнем с обзорной экскурсии, а затем поглядим внимательнее на кое-какие образовательные проекты.
Мэй зашагала следом за ним; обстановка гораздо больше походила на обиталище инженеров, чем привычные ей районы кампуса. Со зрителями надо как? Найти баланс между рутиной и блеском; и то и другое показать необходимо, наверняка тысячи зрителей больше заинтересуются котельными, чем пентхаусами, но выверять равновесие нужно очень точно.
Они миновали Джозефа с его зубами, поздоровались со всякими инженерами и разработчиками, и все по очереди объяснили, как могли, чем они тут занимаются. Мэй глянула на часы и заметила, что пришло новое оповещение от доктора Вильялобос. Та просила заглянуть, как только найдется минута. «Ничего срочного, – писала она. – Но обязательно сегодня». Мэй на ходу настучала ответ – обещалась быть через полчаса.
– Может, посмотрим теперь образовательный проект?
– Я считаю, прекрасная идея, – сказал Терри.
По дуге коридора они перешли в огромный открытый зал, где без всяких перегородок трудилась минимум сотня сфероидов. Немного смахивало на биржу середины двадцатого века.
– Как, может быть, знают твои зрители, – сказал Терри, – Министерство образования выделило нам неплохой грант…
– Три миллиарда долларов, нет? – спросила Мэй.
– Да кто считает? – ответил Терри, бесконечно довольный этой суммой и ее подтекстами, а именно: Вашингтон сознает, что в вопросах оценки всего, в том числе учебных достижений, ему до «Сферы» – как до неба. – Но суть в том, что Минобразования заказало нам разработку и внедрение более эффективной системы оценки данных по американским учащимся. О, погоди, вот это круто.
Они подошли к женщине с ребенком. Ребенку было года три – он играл с очень блестящими серебряными часами на руке.
– Привет, Мари, – сказал Терри женщине. – Это Мэй – ты, наверное, ее знаешь.
– Я ужье знаю Мэй, – с легким французским акцентом сказала Мари. – И Мишель тожье. Поздоровайся, Мишель.
Мишель предпочел помахать.
– Скажи что-нибудь Мишелю, Мэй, – велел Терри.
– Как дела, Мишель? – спросила Мэй.
– Покажи ей, – сказал Терри, пихнув Мишеля в плечо.
Часы на запястье у Мишеля подсчитали три слова, которые сказала Мэй. А ниже счетчик: 29 266.
– По результатам иссльедований, дьети должны слышать минимьюм тридцать тысяч слов в дьень, – объяснила Мари. – Часы дьелают простое: распознают, классифицируют, а главное, считают слова. Это в основном длья дошкольников, длья тех, кто сидьит дома. А потом за этим должны сльедить в школье.
– И мы плавно переходим дальше, – сказал Терри.
Они поблагодарили Мари и Мишеля и по коридору направились в большой офис, оформленный как школьный класс, только прогрессивный: куча мониторов, эргономичные кресла, общие рабочие пространства.