Сфера
Шрифт:
– Если новости хорошие, – ответила та и постаралась улыбнуться. Ей было неуютно, хотелось уже перейти к делу.
– Ну, мне кажется так, – сказала доктор Вильялобос. – Нам тут пишет зритель из Шотландии. Он следил за твоими показателями, сопоставил их с твоими ДНК-маркерами и понял, что такое питание, особенно с таким количеством нитратов, повышает вероятность онкологического заболевания.
– Боже мой. Правда? Меня из-за этих плохих новостей сюда и вызвали?
– Да нет, совсем нет! Не волнуйся. Решается в два счета. У тебя нет рака и, вероятно, не будет. Но ты знаешь, что у тебя маркер на рак кишечника, просто повышенный риск. Этот ученый из Глазго следил за тобой и твоими показателями и увидел, что ты ела салями и еще какое-то мясо с нитратами, а это может спровоцировать клеточную мутацию.
– Мне все равно жуть как страшно.
– Боже мой, извини! Я не хотела тебя пугать. Но хорошо, что этот человек смотрел. Мы, конечно, тоже смотрим и постоянно учимся смотреть внимательнее. Но прекрасно, что у тебя столько друзей в этом мире, – один из них, в пяти тысячах миль отсюда, помог тебе избежать растущего риска.
– То есть больше никаких нитратов.
– Именно. Обойдемся без них. Я тебе квакнула список продуктов, где содержатся нитраты, – зрители тоже могут поглядеть. Эти продукты и так-то лучше потреблять умеренно, но если есть история или риск онкологических заболеваний, их надо вообще избегать. Надеюсь, ты передашь это и родителям, если они не читают «Квак».
– Наверняка читают, – сказала Мэй.
– Ладно, а теперь так себе новости. Это не про тебя и не про твое здоровье. Это про твоих маму с папой. Они здоровы, но я хочу тебе кое-что показать. – Врач открыла каналы «ВидДали» из дома родителей Мэй – камеры расставили через месяц после начала отцовского лечения. Медики из «Сферы» сильно заинтересовались отцом и хотели собрать данные по максимуму. – Видишь, что не так?
В сетке из шестнадцати картинок двенадцать пустовали.
– Работают только четыре камеры, – ответила она.
– Совершенно верно.
Мэй посмотрела на эти четыре канала, поискала родителей. Ни следа.
– Техника туда послали? Проверили?
– А незачем. Мы всё видели. Они залезли под потолок и чем-то закрыли камеры. Заклеили, что ли, или тканью обернули. Ты об этом знала?
– Я не знала. Какой ужас. Это они зря.
Мэй машинально глянула, какой трафик. 1298 001 зритель. Во время визитов к доктору Вильялобос всегда случался всплеск. И теперь все эти люди тоже знают. Мэй почувствовала, что краснеет.
– Ты в последнее время с родителями общалась? – спросила доктор Вильялобос. – Судя по нашим логам, нет. Но, может…
– Уже несколько дней нет, – сказала Мэй. Собственно говоря, уже больше недели. Она звонила, но не дозвонилась. Квакала, но не получала ответа.
– Не хочешь к ним заехать? – спросила врач. – Как ты понимаешь, трудно хорошо лечить, если мы шарим в потемках.
Уйдя с работы в пять – уже которую неделю такого не случалось, – Мэй ехала домой и размышляла о родителях, о том, что на них нашло; а вдруг они взяли и заразились безумием от Мерсера? Да как они посмели отключить камеры! Мэй столько для них сделала, так помогала, а «Сфера», чтобы их спасти, посмотрела сквозь пальцы на все свои правила! И что скажет Энни?
«Да пошла она», – подумала Мэй, мчась домой; между нею и Тихим океаном ложилась миля за милей, и воздух согревался. Как обычно за рулем, Мэй поставила объектив на приборную доску, в специальную подставку. «Дебютантка, сволочь стервозная». Как все не вовремя. Уж Энни ухитрится повернуть эту историю себе на пользу. Ее зависть – а она завидует, ясно как день – растет, и теперь Энни найдет способ окоротить Мэй. Мэй – из города посреди нигде, дочь владельцев гаражной парковки, которые не умеют камеры нормально включать, о собственном здоровье позаботиться не способны. Получили грандиозный подарок, медобслуживание по высшему классу, забесплатно – и злоупотребили им. Мэй знала, какая мысль варится сейчас в блондинистой башке Энни, всей из себя такой полномочной: «Кое-кто попросту безнадежен».
Семья Энни вела свою историю с «Мэйфлауэра», ее предки были здесь первыми поселенцами, а их предки владели громадным шматом Англии. Голубая кровь до самых истоков – чуть ли не до изобретения колеса. Собственно говоря, если чей род и изобрел колесо, наверняка в изобретателях числились предки Энни. Это совершенно, абсолютно логично, никто бы не удивился.
Мэй это выяснила как-то раз на День благодарения у Энни в доме, в обществе двадцати с лишним родственников (все как на подбор: тонкие носы, розовая кожа, подслеповатые глаза прячутся за сорока линзами), послушав пристойно затушеванную беседу – ибо родные Энни не желали ни толком обсуждать, ни толком ценить свое происхождение – о том, что какой-то их дальний родич присутствовал на самом первом Дне благодарения.
– Да господи, кого волнует? – сказала мать Энни, когда Мэй принялась расспрашивать. – Какой-то случайный мужик сел на корабль. Наверняка долгов понаделал по всему Старому Свету.
И они продолжили ужинать. По настоянию Мэй Энни показала ей потом какие-то документы, древние пожелтевшие бумаги с подробностями семейной летописи, изысканный черный альбом с генеалогиями, научные статьи, фотографии важных стариков с экстравагантными бакенбардами, стоявших подле грубо обтесанных хижин.
В другие разы, когда Мэй приезжала в гости, семейство Энни выказывало такую же скромность и щедрость, а на имя свое плевало с высокой башни. Но когда выходила замуж ее сестра и прибыли дальние родственники, Мэй увидела и оборотную сторону. Ее посадили за стол с другими одинокими гостями, в основном кузенами Энни, рядом с теткой. Жилистая тетка, за сорок, черты напоминали Энни, но скомпонованы были не так удачно. Тетка недавно развелась, бросила человека «ниже меня», как выразилась она сама с напускной чопорностью.
– А вы знакомы с Энни по?.. – К Мэй она повернулась лишь спустя двадцать минут после начала ужина.
– По колледжу. Мы жили в одной комнате.
– Она же, по-моему, жила с пакистанкой?
– Это на первом курсе.
– А вы, значит, ее спасли. Откуда вы?
– Центральные районы. Большая Калифорнийская долина. Городок, о котором никто не слышал. Примерно под Фресно.
Мэй ехала, все это вспоминая, и кое-что впрыскивало в нее новую боль, а кое-какие раны по-прежнему гноились, не закрывшись.
– Фресно, ничего себе! – с нарочитой улыбкой сказала тетка. – Давненько я не слыхала этого слова, благодарение господу. – Она глотнула джина с тоником, сощурилась, обозрела свадебный банкет. – Ну, главное, что вы оттуда вырвались. Я знаю, что хорошие колледжи ищут таких, как вы. Видимо, потому я и не поступила, куда хотела. И не верьте, что Экзетер помогает. Столько ведь мест надо заполнить по квоте жителями Пакистана и Фресно, а?
Когда Мэй впервые приехала домой прозрачной, у нее открылись глаза, ее вера в человечество засияла. Вечер провели незатейливо – стряпали, ужинали, а между тем обсуждали, каким было отцовское лечение прежде и каким стало со страховкой «Сферы». Зрители наблюдали успехи лечения – отец был оживлен, легко передвигался по дому, – но и пагубу недуга. Отец неловко упал, поднимаясь по лестнице, после чего хлынули сообщения встревоженных зрителей, а затем и тысячи смайликов со всего мира. Люди рекомендовали новые сочетания препаратов, новые режимы физиотерапии, новых врачей, экспериментальные методики, восточную медицину, Иисуса Христа. Сотни церквей включили отца в еженедельные молитвы. Родители Мэй верили в своих врачей, и большинство зрителей понимали, что об отце заботятся великолепно, а потому важнее и обильнее комментариев по медицинским вопросам была просто поддержка, ободрение семьи. Мэй плакала, читая эти сообщения, – любовь низвергалась на нее водопадом. Люди делились историями – очень многие и сами жили с рассеянным склерозом. Кое-кто рассказывал о своих битвах с другими заболеваниями – остеопорозом, параличом лицевого нерва, болезнью Крона. Поначалу Мэй переправляла эти сообщения родителям, но спустя несколько дней решила опубликовать их электронный и физический адрес, чтобы обоих каждый день согревал и вдохновлял этот поток.