Сфера
Шрифт:
В голос ее закралось нечто – Мэй распознала зависть или ее сестрицу. Перебрала варианты ответа. Ни один не подошел. «Все это благодаря тебе» не поможет: самовозвеличение, разбавленное покровительственностью. Мэй решила сменить тему:
– Прости, что задавала дурацкие вопросы.
– Да ничего. Но ты меня, конечно, оглоушила.
– Я понимаю. Но я… ну, увидела тебя и хотела с тобой побыть. Не знала, о чем еще спрашивать. Правда, ты как? Ты какая-то вымотанная.
– Спасибо тебе, Мэй. Сама знаешь, я это обожаю: только выступила перед миллионами, как мне говорят, что я ужасно выгляжу. Спасибо тебе. Ты добрая.
– Я просто беспокоюсь.
– Не знаю. Может, распорядок сбился. Смена поясов.
– Помочь чем-нибудь? Давай я тебя поужинать свожу?
– Поужинать? И на тебе камера, а я так фигово выгляжу. Фантастическая мысль, но нет, спасибо.
– Ну хоть чем-то разреши помочь.
– Да нет. Просто нагнать надо.
– Интересное что-то?
– Да так, все как обычно.
– Законодательные эти штуки нормально прошли? На тебя столько всего взвалили. Я переживала.
В голосе Энни зазвенел лед:
– Ну и зря ты переживала. Я не первый день этим занимаюсь.
– Я не в этом смысле переживала.
– А ты ни в каком не переживай.
– Я знаю, что ты справишься.
– Вот спасибочки-то! Я помчусь вперед на крыльях твоей веры в меня.
Сарказм Мэй решила проигнорировать:
– Так мы когда увидимся?
– Скоро. Придумаем что-нибудь.
– Сегодня, а? Пожалуйста?
– Не сегодня. Сегодня завалюсь спать, к завтра надо ожить. Дел по горло. Куча нового с этой Полнотой, и…
– С Полнотой «Сферы»?
Повисла долгая пауза – Мэй не сомневалась, что Энни смакует весть, Мэй неведомую.
– Ага. Бейли тебе не говорил? – эдак пропела Энни, и от этого тона Мэй покоробило.
– Не знаю, – сказала Мэй. Аж сердце заныло. – Может, и говорил.
– Ну, они считают, что уже очень близки. Я ездила пробивать кое-какие последние барьеры. Волхвы думают, нам осталось разрулить еще пару загвоздок, и все.
– А. Про это я, кажется, слышала, – сказала Мэй. Что она говорит, зачем эта мелочность? Но Мэй правда ревновала. А как не ревновать? С чего бы у нее был такой же доступ к информации, как у Энни? Мэй понимала, что не имеет права, и все равно хотела знать, считала, что имеет больше прав, чем сейчас, – имеет право узнавать новости не от Энни, которая три недели была через полмира от «Сферы». Пробел в знаниях отбросил Мэй на некий унизительный уровень, в плебейское обиталище говорящих голов и подсадных уток.
– Тебе точно ничем не надо помочь? Может, какую-нибудь маску, а то у тебя глаза опухшие?
Мэй ненавидела себя за эти слова, но произнести их было приятно – как будто изо всех сил почесала, где чешется.
Энни откашлялась.
– Ты сама доброта, – сказала она. – Но мне пора.
– Точно?
– Мэй. Не хотелось бы грубить, но лучше всего мне сейчас вернуться за стол и к работе.
– Ясно.
– Я не грубая. Но мне по-честному надо нагонять.
– Да я понимаю. Конечно. Нормально. Завтра все равно увидимся. На совещании в «Концептуальном Королевстве».
– Что?
– В «Концептуальном Королевстве» бу…
– Да нет. Это я знаю. Ты идешь?
– Иду. Бейли сказал, надо.
– И будешь транслировать?
– Конечно. Что-то не так?
– Да нет. Нет, – сказала Энни, явно выжидая, переваривая новость. – Я просто удивилась. На этих совещаниях горы секретной интеллектуальной собственности. Может, он тебя только к началу позвал. Даже не знаю…
Спустили воду; Мэй увидела, что Энни встала.
– Идешь?
– Ага.
– Ладно. Не блюй.
Энни кинулась к двери и исчезла.
До доктора Вильялобос надо добраться за четыре минуты. Мэй встала, включила звук и вышла из туалета.
Потом вернулась, выключила звук, села в той же кабинке и дала себе минуту очухаться. Пускай зрители думают, что у нее запор. Плевать. Где бы ни была сейчас Энни, наверняка она плачет. Мэй и сама всхлипывала, проклинала Энни, проклинала и эту блондинку до последнего ее блондинистого дюйма, и ее узколобую полномочность. Да, Энни работает в «Сфере» дольше – подумаешь. Они теперь равные, а Энни не может с этим смириться. Придется ее заставить.
В поликлинику Мэй вошла в 14:02.
– Привет, Мэй, – сказала доктор Вильялобос, встретив ее в вестибюле. – Пульс, я вижу, нормальный, а пробежалась ты так, что зрителям, наверное, досталась любопытная статистика. Пойдем.
Не стоило, конечно, удивляться, что доктор Вильялобос тоже стала любимицей публики. Пышная фигура, знойные глаза, голос как гармоника – на экране она была не человек, а вулкан. О таком враче мечтали все, особенно гетеросексуальные мужчины. С появлением «АУтенТы» о непотребных комментариях лучше забыть, если хочешь сохранить работу или семью, и доктором Вильялобос восторгались утонченнее, но все равно демонстративно. «Приятно видеть доброго доктора!» – написал какой-то мужчина, едва Мэй зашла в кабинет. «Да начнется осмотр!» – высказалась другая душа, посмелее. Доктор Вильялобос разыгрывала деловитый профессионализм, но, кажется, тоже наслаждалась. Сегодня она надела блузу на молнии, немало открыв щедрую грудь, – на приличной дистанции ничего, но в объективе Мэй выходило отчасти непристойно.
– Итак, показатели у тебя хороши, – сказала доктор Вильялобос.
Мэй сидела на смотровом столе, доктор стояла перед нею. Мэй проверила на запястье, что видят зрители, и убедилась, что мужчины останутся довольны. Как будто сообразив, что картинка чересчур провокационна, доктор Вильялобос отвернулась к стенному монитору. На экране отображались несколько сотен величин.
– Количество шагов могло быть и повыше, – заметила она. – У тебя в среднем всего пять тысяч триста, а нужно десять тысяч. Тем более в твоем возрасте – должно быть еще больше.
– Я знаю, – сказала Мэй. – Слегка замоталась.
– Ладно. Но давай увеличим. Пообещай мне, а? Далее, Мэй, поскольку мы сейчас беседуем со зрителями, я бы хотела порекламировать программу, которая собирает твои показатели. Называется «Сферическая медицина», сокращенно СЭМ. Сэм – это мой бывший, и, Сэм, если ты нас смотришь, я назвала программу не в честь тебя.
На запястье у Мэй случилась буря. «Ну ты и дурак, Сэм».
– Через СЭМ мы в реальном времени собираем показатели всех сфероидов. Ты, Мэй, и нубы первыми получили браслеты нового образца, но с тех пор мы надели их на всех сотрудников. Что позволило нам аккумулировать очень точные и полные данные на все одиннадцать тысяч человек. Представляешь? И вот первые плоды: на той неделе в кампусе появился грипп, и мы за какие-то минуты выяснили, кто его принес. Отослали ее домой, и больше никто не заразился. Если б только мы могли не пускать людей в кампус с микробами. Если б никто никогда не уходил, не пачкался снаружи, мы бы все были в шоколаде. Но позволь я сойду с трибуны и займусь тобой, Мэй.