Сфинкс
Шрифт:
Петляя между прохожими, я внезапно услышал за спиной звук мотоциклетного мотора. Погруженный в мысли, я не мог сказать, как долго мотоцикл следовал за мной. Но теперь, осознав, что за мной могли следить от самых дверей Гермеса, я лихорадочно огляделся. Рядом просигналило такси, водитель махнул рукой, приглашая сесть в машину. Я прыгнул на сиденье и приказал отвезти меня на кладбище Чатби. Звук мотоциклетного мотора стал еще громче.
Когда такси тронулось с места, я посмотрел в заднее окно, стараясь рассмотреть преследователя. Вот он: то и дело выныривает из сумятицы пешеходов и запряженных лошадьми повозок и снова исчезает в ней. На мгновение мне показалось, что я узнал лицо человека, который раньше был в машине с Омаром. Затем между нами оказался микроавтобус с пригородными жителями. А когда он проехал мимо, мотоцикла уже не было.
«Изабелла Франческа Мария Брамбилла. Родилась 31 января 1949 г. — умерла 29 апреля 1977 г.»
Я смотрел на выгравированные буквы и цифры — четкие контуры свидетельствовали о том, что их нанесли совсем недавно. С черно-белой фотографии на большом мраморном камне мне насмешливо улыбалась Изабелла. Рядом в овальных рамках — лица отца и дядей. Я снова заметил, что здесь не хватает Джованни. Невероятно, чтобы его не похоронили в семейной усыпальнице, и я стал размышлять, будет ли вежливо спросить об этом напрямик Франческу. Я снова посмотрел на фотографию Изабеллы — похоже, ее снимали во время первого причастия. Я едва ее узнал. Это был тот период ее жизни, к которому я не имел доступа, и вдруг ощутил странную ревность.
Меня ужасала мысль, что Изабелла лежит в могиле без внутренних органов. Неужели я подвел ее и в смерти? Пусть я и нерелигиозен, но не мог избавиться от тревожащей мысли, что жена не обретет покоя, пока к ней не вернется сердце, и что ее Ба навечно в плену этой жизни. Рассудком я понимал, что это невозможно, но в глубине души чувствовал, что мой прагматизм сдает позиции. Хотя я и возражал Гермесу, но чувствовал, как меня захватывает великая эпическая история астрариума. Стресс, полнейшее физическое истощение и ежеминутная борьба с горем сделали меня уязвимым, выбили почву из-под ног. Что ж, теперь усматривать во всем тайный смысл? Воображать преследователей, таящихся в тени призраков, и даже толковать сны? Придавать важность случайным совпадениям? Что это — некая нелепая эвристика? Ясно одно: мои координаты реальности меняются.
Я осторожно положил рюкзак с астрариумом на мраморную могильную плиту Изабеллы и стал ждать, сам не ведая чего: может быть, знака, что она наконец воссоединилась с предметом, который столько лет искала. Секунды тикали и складывались в минуты. Ничего не происходило — только поскрипывали ветви деревьев и, словно дуновение времени, налетал легкий ветерок.
Я сосредоточил взгляд на прислоненном к могильному камню старом венке из лилий. Лепестки цветов побурели и съежились. Один цветок оторвался и упал на траву. Я наклонился его поднять и вдруг увидел небольшое отверстие в дальнем конце мраморной плиты. Встал на колени и присмотрелся. Отверстие, вырубленное долотом, в глубину было около четырех дюймов, в ширину — три. Кто-то даже позаботился обвести его контуром и придать вид двери. Я не видел его, когда хоронили Изабеллу, но что-то в нем показалось тревожаще знакомым.
— Оливер…
Голос был женским, мелодичным, с итальянским акцентом. Я поднял голову: около могилы стояла Сесилия, мать Изабеллы. Ее дорогой костюм от Шанель смотрелся здесь до нелепости неуместно. В одной руке она держала букет хризантем, другой пыталась помешать ветерку растрепать прическу.
— Прошу прощения, — проговорила она, — что потревожила вас в такой личный момент.
Сообразив, что она решила, будто я молюсь, я поспешно поднялся и, отряхнув колени, отошел от могилы на дорожку, чтобы она не заметила выдолбленного отверстия.
Сесилия приблизилась и, стиснув мою руку затянутыми в перчатки пальцами, окинула меня взглядом — усталое лицо с небритым подбородком, помятую одежду.
— Бедняга! Кто бы мог подумать, что умрет такая молодая и талантливая? Подобные смерти — просто неприличие, насмешка над Богом. Вы так не считаете?
В отличие от дочери Сесилия была высока и красива белокурой тосканской красотой, отточенной лоском Рима. Стройная, зеленоглазая, она прекрасно сознавала силу своей привлекательности. Сесилия была всего на восемь лет старше меня и в свои сорок шесть выглядела очень молодо. К моей огромной досаде, меня, словно удар электрического тока, пронзил непроизвольный спазм желания. И, что еще хуже, Сесилия это, кажется, заметила. Я отнял руку.
Едва заметно улыбнувшись, она наклонилась и положила свой букет рядом с лилиями. Я нервно заговорил, стараясь не замечать, как пополз вверх по бедру подол ее юбки.
— Не мог отговорить ее от этого погружения. Бог свидетель, пытался, но она настояла на своем. Меня постоянно преследует мысль: если бы я сумел…
— Оливер, произошел несчастный случай — цепь событий привела вас к моменту, которым вы были не в силах управлять. Разве можно сказать, возник бы или нет такой момент при других обстоятельствах?
Сесилия опасливо обвела глазами кладбище и сделала шаг ко мне.
— Я знаю, Франческа наговорила про меня кучу ужасных подробностей. — Ее голос звучал чуть громче шепота. Она помолчала, словно ждала, что я стану возражать. Я не стал. — Вы должны понять, — продолжала Сесилия, — меня заставили расстаться с Изабеллой. Я быстро поняла, что совершила роковую ошибку. Но когда я овдовела, мне исполнилось всего двадцать пять, а Джованни Брамбилла был очень страшным человеком. Распущенным, влекомым страстями властвовать над тем, над чем у него не было власти, и все это выплескивалось на Изабеллу. Дошло до того, что он втягивал ее в такие дела, которые никак не подобают ребенку. Даже сейчас, в гробу, он обладает силой.
— В какие дела? — заинтересовавшись, спросил я, не очень поверив выступающей в роли жертвы Сесилии. Но меня загипнотизировали ее слова о Джованни Брамбилле.
— Когда Изабелле было девять лет, Франческа написала мне письмо: ее тревожило, что Джованни вовлекает внучку в какие-то странные «представления» — ритуалы, совершаемые со своими единомышленниками. Я немедленно купила билет на самолет, но мне отказали в визе. Причин для этого не было, и я невольно решила, что дело не обошлось без Джованни, который каким-то образом воспользовался своим влиянием, чтобы меня не пустить. Позже, когда я пыталась поговорить об этом с Франческой, она наотрез отрицала, что вообще писала мне.
— Изабелла видела по ночам кошмары, — сказал я. — Снова и снова один и тот же сон: люди совершали обряд — один из древнеегипетских обрядов, о которых она читала…
На лице Сесилии отразился ужас.
— Mia povera figlia! [20] — пробормотала она, едва сдерживая слезы. Ее переживания были настолько естественными, что я почувствовал к ней симпатию. Хотел что-то сказать, но в это время позади нас хрустнула ветка и мы оба обернулись. Я заметил среди деревьев движение — мелькнула и исчезла чья-то фигура. На лице Сесилии появился страх. — Нам надо уходить. Здешние люди ни перед чем не остановятся, чтобы переиначить историю, даже недавнюю, — прошептала она.
20
Моя бедная девочка! (ит.)