Шафрановые врата
Шрифт:
— Кто та женщина, о которой говорила Мена? — спросил Ажулай, нежно надавив мне на плечо, и я снова легла.
— Манон. Я сегодня пошла посмотреть, все ли в порядке с Баду и Фалидой, — ответила я. — Их там не было, но была Манон.
— И? Что случилось с твоей рукой?
Я издала странный звук, пытаясь засмеяться.
— Ничего. Она хотела сделать мне подарок. Я не знаю зачем; она меня не любит, так ведь?
Он казался совершенно спокойным.
— Это была старая ручка с чернильницей. Она вручила ее мне, и острие ручки вонзилось
Что-то изменилось в его лице.
— Наверное, тебя надо отвести в клинику во французском квартале, — сказал он.
— Что? Нет. У меня в комнате есть мазь. Возможно, она поможет.
Мои зубы стучали; я уже не дрожала, меня трясло от озноба.
Ажулай повернул голову и что-то выкрикнул, затем снова поднял мою руку, поднес ее близко к лицу и начал рассматривать. Теперь я видела, что моя ладонь еще больше распухла, а порез загноился. Я попыталась согнуть пальцы, но не смогла.
За плечом Ажулая показалось лицо служанки; он что-то ей сказал, и она ушла.
— Она принесет тебе одеяло. И я велел ей отправить одного из мальчиков в мой дом и кое-что принести, — сказал он. — Здесь не обойтись молитвами и окуриванием. — Его взгляд опустился ниже моего лица, и он добавил: — И амулетами.
Я посмотрела на то, что он держал в руке: круг с глазом на золотой цепочке. Это была цепочка Мены; я видела ее, когда она раздевалась в хамаме.Она, должно быть, повесила ее мне на шею сегодня вечером.
Ажулай отвел взгляд от амулета и поднялся, потому что вошла служанка с одеялом под рукой и что-то пробормотала. Ажулай взял у нее одеяло и укрыл меня.
Я задремала, зная, что Ажулай сидит на маленьком стульчике возле меня. Потом я почувствовала, что он снова поднял мою руку. Мне было тяжело открыть глаза, но я сделала это и увидела его голову, склоненную над моей рукой. Он держал что-то между большим и указательным пальцами. Я ощутила внезапную резкую боль и попыталась отдернуть руку, но он крепко держал ее. Я застонала, когда он проколол мне ладонь и расковырял ее чем-то горячим и острым.
Он шептал что-то на арабском, что-то утешительное, возможно, говорил мне, что скоро все закончится и он сожалеет, что причиняет мне боль.
Я затаила дыхание.
Наконец он поднял голову, и я издала слабый крик облегчения, когда боль утихла.
— Оно у меня, — сказал он, но я не поняла, что он имел в виду, да меня это и не волновало.
Почти сразу же мою руку будто обдало огнем, я перестала дышать и подняла голову, чтобы посмотреть, что происходит. Ажулай лил что-то пахнущее дезинфекцией на мою ладонь.
— Больно! — воскликнула я, и он кивнул.
— Я знаю. Это скоро пройдет. — Он наложил на мою кисть чистую повязку. — А теперь пей, — сказал он и поднес стакан к моему рту. Напиток был очень сладким, но горечь все равно чувствовалась. — Это снимет боль и собьет жар.
Я все выпила и снова легла; моя рука ужасно ныла. Ажулай молча сидел рядом,
— Больше не болит, — прошептала я.
— Хорошо, — сказал Ажулай, поглаживая рукой мой лоб.
Я поняла, что засыпаю.
— Я думала сегодня о твоих руках, — прошептала я, — в хамаме.
Больше я ничего не помнила.
Проснувшись на следующее утро, я полежала некоторое время, вглядываясь в тусклый свет и удивляясь, почему я не в своей комнате наверху.
Затем я подняла руку и увидела чистую марлевую повязку.
Вошла Мена со стаканом чая, и я попыталась сесть.
— Каыф ал-хаал?— спросила она, протягивая мне стакан.
Я неуклюже взяла его обеими руками, помня о своей израненной ладони.
— Со мной все в порядке, — сказала я по-арабски в ответ на ее вопрос.
Я действительно чувствовала себя хорошо; больше не было жара, правда, рука еще была слабой и плохо двигалась.
Я представила Ажулая, склонившегося надо мной.
— Ажулай? Он здесь? — спросила я.
— Ла, — сказала Мена, качая головой.
Примерно через час я почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы подняться в свою комнату, переодеться и расчесаться, хотя меня немного качало, а мои движения были неловкими из-за перебинтованной руки. Синяк на моей щеке был темного цвета, но было больно, только когда я к нему прикасалась. Я сидела во дворе, когда пришел Ажулай. Увидев его, я смутилась: сколько всего произошло вчера вечером и сколько было еще в моей голове! Воспоминания о прошлом вечере смешались с моими фантазиями об Ажулае в хамаме.
Но когда он улыбнулся мне, я улыбнулась в ответ.
— Выглядишь гораздо лучше, — сказал он, кивнув. — Я был здесь до раннего утра, но когда увидел, что у тебя спал жар и опухоль уменьшилась, ушел. — Он наклонился, взял меня за руку и бережно снял повязку. — Да, посмотри. Теперь с тобой все будет хорошо. Яда уже нет.
— Яда? — переспросила я, глядя на свою руку в руке Ажулая.
Моя ладонь приняла нормальный вид, если не считать маленькой ранки посредине.
И вдруг я вспомнила, что прижималась губами к его руке прошлой ночью. Но он знал, что я бредила и не могла отвечать за свои действия.
Ажулай снова перебинтовал мне руку.
— Не снимай повязку сегодня, рана должна быть в чистоте, — сказал он. — К завтрашнему дню все будет отлично.
— Яд? — спросила я снова. — Какой яд?
Он стоял, отвернувшись.
— Я вытащил из ранки маленький осколок чего-то. Кость. У некоторых старых ручек кончик делали из заостренной кости.
Я вспомнила, что делала Фалида на кладбище. Как она искала в могиле то, что было необходимо Манон. Я вздрогнула, как будто вернулся озноб прошлой ночи.