Шафрановые врата
Шрифт:
— Да! Приходи к нам домой, Сидония! — обрадовался Баду.
— Как хочешь, — отозвался Ажулай.
— Тогда увидимся завтра, Баду, — сказала я мальчику, и он кивнул.
Ажулай взял Баду за руку, а я вошла во двор.
Глава 30
На следующее утро, взяв корзину с лепешками и кастрюлю с кефтой— измельченной бараниной со специями, которую я стушила, — я пошла в Шария Зитун в сопровождении Наиба. Было почти одиннадцать,
Наиб прислонился к стене, и я знала, что он будет меня ждать, независимо от того, сколько я там пробуду.
Мне пришлось постучать дважды, прежде чем Фалида откликнулась, — она осторожно спросила:
— Кто там?
Когда я ей ответила, она медленно открыла дверь.
— Моей хозяйки нет, — сказала она, широко раскрыв глаза.
— Я знаю. Но я принесла поесть и хочу повидать Баду.
Она кивнула и впустила меня во двор.
Баду спустился по лестнице, и я снова отметила, что его волосы причесаны, а лицо умыто.
— Сидония, — сказал он, взглянув на кастрюлю, а потом снова на меня. — Смотри! — Он указал языком на передний зуб. — Мой зуб такой смешной.
Я улыбнулась, наклоняясь ближе.
— Он скоро выпадет, — сказала я. — А другой вырастет.
— Будет больно?
— Нет. Может быть, только немножко.
— Хорошо, — доверчиво произнес он, снова поглядывая на кастрюлю.
— Ты любишь кефту?— спросила я; он, кивнув, побежал впереди меня в дом. Я прошла за ним в кухню, а Фалида двинулась за мной. В кухне было чисто. — Ты за всем так хорошо следишь, Фалида! — сказала я, и она открыла рот от удивления и только потом улыбнулась. Улыбка изменила ее лицо; хотя она была очень худой, с темными кругами под глазами, я была уверена, что вскоре она станет очень хорошенькой.
— Фалида купает меня каждый день, когда нет Maman, —сказал Баду.
— Я заметила, — отозвалась я и улыбнулась Фалиде.
Она наклонила голову, засмущавшись.
Я разложила еду, каждый из нас взял свою тарелку, и мы все вышли во двор. Я присела на кушетку, а Баду уселся прямо на землю, поставив тарелку на стол перед собой. Но Фалида застыла в двери.
— Иди сюда, — позвала я ее. — Поешь с нами.
Она покачала головой.
— Мне не разрешается, — пояснила она.
Я посмотрела на нее.
— Сегодня можно, — сказала я, и она робко подошла и села на землю рядом с Баду.
Уходя, я пообещала Баду и Фалиде, что приду на следующий день.
Когда я вернулась в Шария Сура, Мена была во дворе. Накануне вечером, после того как я вернулась из сада, она была молчалива, и я поинтересовалась, не заболела ли она.
Я не видела ее и этим утром, до того как ушла в Шария Зитун, но сейчас, как только я вошла, она взяла в руки обувь своего мужа — она стояла у ворот. Она указала на нее, а потом на меня. Сначала я не поняла, но она продолжала показывать на бабучи,прижимая их к своей груди, а затем указывая ими на мою грудь. Наконец она сказала: «Раджул»,— на арабском это означало «мужчина».
Она спрашивала, где мой муж.
Я
Затем она произнесла имя Ажулая вопросительным тоном.
Я покачала головой.
— Ажулай садеек.Ажулай друг.
Но Мена нахмурилась, тоже качая головой.
— Ла, ла,— сказала она. — Нет, нет.
Она указала на себя, говоря: «Имра'а»— женщина, затем снова: «Раджул».Затем: «Садеек, ла».
Я знала наверняка, что она имела в виду: «Женщина и мужчина не друзья». Я поняла, что это невозможно в ее мире. Конечно, я поняла. И все же... как еще я могла назвать Ажулая?
— Садеек,Мена, на'ам.Друг, Мена, да, — сказала я, снова глядя на ворота и думая при этом об Ажулае.
Интересно, что он сейчас делает? Я представила его в Саду Мажорель с легкостью поднимающим огромные горшки.
Но я напомнила себе, что мне следует думать об Этьене.
Собравшись идти в Шария Зитун утром следующего дня, я велела Наибу взять мои новые краски, мольберт и холст. Я остановилась на одном из базаров и купила Баду простую детскую книжку на французском языке.
Фалида приготовила рагу из козлятины, и мы снова ели все вместе. И я опять отметила, какая она способная и что она стала совсем другой — не только внешне, она вела себя иначе, — не ощущая угрозы, исходящей от Манон.
Она и Баду стали листать книжку; девочка громко рассмеялась над одной из картинок и толкнула Баду локтем в бок. Он толкнул ее в ответ и тоже рассмеялся.
Манон, конечно же, на днях вернется. Мне невыносимо было думать, что она снова будет жестоко обращаться с этой девочкой. Но что я могла сделать, кроме как сказать Манон, что я осуждаю ее за такое обращение с Фалидой. Впрочем, я знала, что никакой пользы от этого не будет.
Я читала им книжку; Баду сидел у меня на руках, а Фалида уселась рядом. Затем я установила мольберт и холст в тени палисандрового дерева. Я попросила Баду открыть мою коробку с красками. Он поставил коробку на землю и с сосредоточенным видом быстро открыл ее, благоговейно отложив крышку, как будто это был священный сосуд. Он наблюдал, как я достала тюбики и выдавила краску на палитру. Потом он сел у моих ног, снова листая страницы книги. Он тыкал пальчиком в какое-нибудь простое слово, ожидая, пока я взгляну и произнесу это слово, а потом повторял его.
Пролистав три раза эту маленькую книжку, он знал уже многие слова.
Краска блестела на холсте. Масляные краски давали ощущение свободы. С акварелью следовало быть более деликатной, точно выводить каждую тонкую линию. Используя масляные краски, я делала более смелые и свободные мазки. И я легко могла исправить свои ошибки. Моя рука стала раскованнее; теперь я чаще рисовала, совершая движения всей рукой, а не только кистью.
И тут послышался стук в запертые ворота; я подпрыгнула от неожиданности.