Шагай вперед, мой караван...
Шрифт:
– Но...
– Если ты будешь продолжать в том же духе, я по-настоящему обижусь на тебя. Вика на два года моложе меня, а вы ее отпустили. Не на день, не на два - на целых пять лет. Я понимаю, она ведь у нас Виктория. Ей положено побеждать. Но, согласись, тебя ведь не ставят в известность, куда, с кем и на сколько она выходит по вечерам. Или мне тоже надо уехать куда-нибудь, чтобы получить самостоятельность?
Аргумент Инги был достаточно убедителен, и Лана не нашлась, что возразить. Левон сидел на патио, всего в нескольких шагах от них, и не мог не слышать их разговора, но предпочел не вмешиваться. А значит, был на стороне дочери.
– Я надеюсь, ты будешь вести себя осмотрительно,- наконец, сказала Лана.
– Ну конечно, мамочка.
– И, пожалуйста, не лихачь за рулем.
– Не беспокойся. Все будет Okay.
Принарядившись и подкрасившись, Инга выпорхнула из дома легкой бабочкой. Лана слышала, как хлопнула дверца машины, как глухо заурчал мотор и зашуршали опавшие листья под колесами. Она заставила себя не выйти вслед за Ингой, хоть сердце ее было не на месте. Когда-нибудь ведь это должно было начаться, сказала она себе. Ее старшая дочь и так слишком медленно взрослела. Не волноваться надо, а радоваться. И учиться у Левона. Он философ по части быта. Ни во что не вмешивается, никого не наставляет, свои мысли и чувства умеет держать при себе.
Работать расхотелось. Лана вышла в их маленький садик позади дома. Тишина стояла такая, будто все полушарие заснуло или вымерло. Но это только казалось. По всему небу то здесь, то там пульсировали желтые и красные звездочки - опознавательные огни самолетов. Сколько же их одновременно в воздухе! Вот она, цивилизация в вечном движении. В восточной части небосвода, над темными силуэтами гор тяжело повисла неправдоподобно огромная оранжевая Луна, будто головка голландского сыра, объеденная поверху.
Услышав какой-то шорох, Лана подошла к густо обвитому лианами забору, всмотрелась в полумрак и ахнула.На нее глядели четыре блестящие глаза - беззлобно и вовсе не испуганно, даже скорее равнодушно. То были raccoons - еноты. Природа, будто кисточкой, раскрасила их мордочки широкими черными мазками по белому фону. Зверьки вели себя так, словно это она пришла к ним в гости. Они разлеглись на верхней перекладине забора, свесив лапы и хвосты. Однако глаз с нее не спускали. Лана вспомнила статьи, последнее время поступавшие в “Альманах”, о том, что к людям на задние дворы стали забираться медведи и кагуары - горные львы. Но настоящее стихийное бедствие это когда окрестности дома посетит росомаха - skunk как ее здесь называют, то бишь “вонючка”. С перепугу ли или от врожденной вредности, она выпускает струю едкой, омерзительно вонючей жидкости, и спастись или избавиться от этого наваждения практически невозможно. Люди чертыхаются, зажимают носы, запирают наглухо двери и окна, но вонь, проникая повсюду, стойко держится часами. Если струя попадет на одежду - выход один: эту одежду сжечь.Так что Лане оставалось только радоваться, что ее надума- ли посетить всего лишь милые, безобидные зверьки.
– Ну что вы, глупенькие, на меня уставились? Вика сейчас сказала бы, что вы ждете угощения. А я понятия не имею, чем вы питаетесь. Погодите! Кое-что я все-таки придумала.
Лана принесла с кухни блюдечко с молоком и, выставив его в саду под сте- ной дома, ушла, чтобы не смущать пушистую парочку. Когда же она снова вернулась, енотов уже нигде не было, а вылизанное дочиста блюдечко блестело под светом луны.
– Так, - с улыбкой проговорила Лана, - угощение принято. Буду оставлять вам молоко каждый вечер. Добро пожаловать.
Улыбка медленно растаяла на ее лице, сменившись озабоченностью. Зверьки отвлекли ее от тревожных мыслей о дочери, и теперь эти мысли снова вернулись. Инга пытается заявить о своих правах на положение старшей сестры, постоянно сравнивая себя с Викой. Но как раз о Вике Лана беспокоилась меньше всего. Она ни на минуту не сомневалась, что Вика, независимо от возраста, не совершит в жизни ни одной глупости, не поступит опрометчиво или необдуманно. Ее старшая дочь сделана из другого теста. У нее нет стержня, нет внутренней позиции. Импульсивность и инфантильность - вот ее основные отличительные свойства, которые она, кажется, пронесет через всю жизнь. Но разве можно полагаться на них?
Лана набрала номер мобильного телефона. Трубку долго не поднимали. Наконец, она услышала недовольный голос дочери.
– Инга! У тебя все в порядке? Ты не заблудилась?
– Нет, мама, не заблудилась. И у меня все в порядке. Только мне трудно вести машину и разговаривать по телефону.
– Ладно, ладно. Клади трубку. Не буду тебя отвлекать...
Гарри поджидал Ингу в условленное время на условленном перекрестке. Она не сразу узнала его. В темно-синем костюме, в белой сорочке с галстуком, он словно сошел с обложки журнала мод. У Инги аж дух перехватило от волнения.
Окинув оценивающим взглядом машину, он устроился на переднем сидении и, склонившись к сжимавшей руль руке девушки, поцеловал ее.
– Добрый вечер, мадемуазель. Вы водите Инфинити! Какой пассаж!
– Куда ехать?
– осведомилась Инга деловито.
– В “Русскую Рулетку”. Мне сказали, что это наш лучший ресторан здесь и
объяснили как туда добраться.
Инга плохо ориентировалась в этом чужом, необъятном городе, тем более в ночное время. Хоть у нее и были права, ей редко перепадала возможность сесть за руль, да еще и без родительского контроля. Почувствовав ее неуверенность, Гарри предложил поменяться местами, но Инга наотрез отказалась.
– Не дай Бог, остановит полиция, а у вас нет прав. Так что лучше уж я сама.
Изрядно поплутав по улицам, пару раз остановившись, чтобы воспользоваться картой, они все-таки добрались до места и, сдав машину в Valet Parking, поднялись в ресторан. Гарри был сама галантность. Он заботливо придерживал Ингу под локоть, следя, чтобы она не оступилась на лестницах. В фойе ресторана Инга бросила взгляд в большое зеркало и зарделась от удовольствия.Из помпезной массивной рамы на нее смотрела нарядно одетая девушка под руку с умопомрачительным кавалером, которому она едва доставала до плеча. Это был ее первый самостоя- тельный выход в свет, во взрослую жизнь.
Переступив порог, они попали в атмосферу переполненного подвыпившей публикой зала, будто погрузились в бушующий, ревущий океан. Официант провел их к столику, виртуозно лавируя в беспорядочной толпе танцующих. Пульсирующая в полумраке световая мигалка, уханье ударных, гулко вибрирующих где-то под ребрами, рождали в Инге сладостное переживание праздника.
Музыка в зале гремела на полную мощность. Одна мелодия без интервала сменялась другой. Не было никакой возможности сказать друг другу хоть слово и услышать ответ. Инге и Гарри приходилось общаться жестами и знаками.С грехом пополам они выбрали меню и изловчились заказать себе ужин. Покончив с этим, Инга принялась с любопытством разглядывать эмигрантскую публику. Тут были люди всех возрастов. Женщины - преимущественно в вечерних туалетах с глубокими декольте или в платьях без бретелек, щедро декорированные подлинными или фальшивыми драгоценностями. Среди мужчин мало попадалось таких, на ком хотелось бы остановить взгляд. В основном - пожилые, плешивые, пузатенькие и ужасно важные.