Шахматы из слоновой кости
Шрифт:
И вот мы едем с Ильей Михайловичем в поезде, любуемся степью, пьем весеннее варево степных ароматов и говорим о целинных буднях. Вернее, говорит Илья Михайлович, а я слушаю.
О чем человек мечтает – точнее, должен бы мечтать, когда ему за семьдесят? О покое, конечно. О покое и семейном уюте.
Илья Михайлович мог бы уйти на пенсию, мог бы, на худой конец, сидеть с девяти до шести в своем кресле научного сотрудника Всесоюзного научно-исследовательского института экономики сельского хозяйства (Москва, Орликов переулок, 11), мог бы пользоваться
– А как же иначе! – восклицает он, задорно вскидывая белую свою голову. – Я экономикой совхозов с двадцать восьмого года занимаюсь, можно сказать, зубы проел на этом. Старшие сыновья тоже на эту стезю настроились было…
Он бессильно взмахивает рукой, и я вижу в глазах его боль, для которой нет анестезирующих средств: три сына не вернулись с войны.
А поезд все продолжает свою бухгалтерию, все отщелкивает рельсовые стыки, и с каждым щелчком ближе, ближе заветная станция Челгаши.
– Название станции, – поясняет Илья Михайлович,- произошло от видоизмененного «шалкашы») что в переводе
с казахского означает – старик-беженец… Укрывался когда-то в этих местах от байского гнева старый чабан, и люди, не зная имени человека, называли его просто беженцем. Так и закрепилось это название…
Я не спрашиваю, откуда ему известны такие подробности: с маленькой станцией Челгаши тесно связана вся жизнь совхоза «Железнодорожный», а из жизни этого совхоза, как из песни слова, не выкинуть участия моего спутника.
– Интересные люди должны быть в совхозе, – закидываю я журналистскую свою удочку, держа наготове блокнот.
– Приедете – увидите, – смеется он над моей попыткой заставить его разговориться.
Но дорога наша с ним длинная, груз увиденного и пережитого и без того ссутулил его спину, и постепенно, слово за словом, он начинает освобождаться от самых свежих впечатлений.
Они познакомились в Москве.
– Так ты, значит, получил назначение парторгом в мой совхоз? – спросил Франк.
– А тебе, выходит, доверили быть директором в моем совхозе? – в тон ответил Витковский.
Посмеялись. Франк сказал:
– Ладно, помиримся на том, что оба будем работать в нашем совхозе. И хорошо бы нам знать друг о друге побольше. Давай для начала я о себе подробненько расскажу, а потом – ты.
Витковский не возражал. Франк начал рассказывать так, будто составлял текст телеграммы: по образованию – агроном; последнее место работы – директор машинно-тракторной станции под Воронежем, коммунист, женат, имеются дети…
– И это называется – подробненько?
– Посмотрим, получится ли длиннее у тебя?
Витковский попробовал – нет, длиннее не получается:
по образованию –
– Один вопрос возник у меня, пока я тебя слушал, – сказал Франк. – Где находится этот самый твой Кушмурун?
– Ну, ты меня убиваешь: да это же по соседству с нашим будущим совхозом!
– Что же ты хочешь: чтобы я через час после назначения на должность директора совхоза всю целинную географию усвоил?..
Наутро Завелий Аронович Франк и Павел Антонович Витковский – директор и парторг будущего совхоза «Железнодорожный» – вылетели в Алма-Ату, получили там карту совхозных угодий, а через два дня уже мотались на «газике» вдоль границ своего массива, занявшего пятьдесят пять километров с Севера на юг и сорок пять – с востока на запад.
Более 70 тысяч гектаров целины. Как к ним приступиться?
За всю историю земледелия человечество освоило под пастбища, пашни, сады и огороды без малого четыре миллиарда гектаров земли – огромное количество, четвертую часть суши земного шара. И каждый из этих гектаров был когда-то целиной – вот такой же, какую предстоит им поднять.
Значит, опыт есть, используй его и действуй?
Увы, не так все это просто. Человечеству на освоение целины был отпущен историей весьма продолжительный срок – предполагают, около десяти тысяч лет; целина осваивалась кусочками, прирезалась к уже готовой пашне полосками, что измерялись шагами, – по десятку, по два десятка шагов, и каждый земледелец осваивал новую полоску по-своему, на свой страх и риск, и опыт его умирал вместе с ним.
Да, человечество осваивало целину около десяти тысяч лет, а советские люди решили поднять миллионы гектаров целины на одном дыхании, за год, от силы – за два. Никто, нигде, никогда до этого не разрабатывал нетронутую землю в подобных масштабах, никто и не мог дать, следовательно, рецептов, как вести пахоту па огромных массивах – с оборотом пласта или без оборота, разрыхляя дернину или не трогая ее.
А длина гона? В центральной полосе страны, например, гон на 250 метров считается уже хорошим. А тут? Какую тут лучше установить длину гона? Ведь от нее зависит количество холостых переездов трактора на поворотах, а значит, и потери времени и лишний расход горючего. Может, километр взять? Или два? А что, если пять?..
А когда сев начинать? Раньше, например, старики начало сева весьма просто определяли: выйдет утром на поле, спустит портки, усядется голым местом на пашню и если «отче наш» два раза успеет пробормотать – не вскочит от холода, значит, можно сеять.
А на какую глубину семена заделывать? Где на целине та золотая середина, отклонение от которой как в одну, так и в другую сторону чревато неприятными последствиями? Если взять выше середины, семена могут не взойти из-за недостатка влаги (верхний слой быстро высыхает), если слишком углубиться, ростки, чего доброго, не пробьются сквозь мелкоструктурную почву.