Шалинский рейд
Шрифт:
Только Индии никогда не нужна ничья война. И, может, еще Новой Зеландии.
Слишком многим была нужна эта война. И для нее создавались причины. Избыточные!
Да, избыточные. Вполне достаточно было одного вторжения в Дагестан. Но решили подстраховаться: стали взрывать дома. Четвертого сентября – Буйнакск, 9 и 13 сентября – Москва, 16 сентября – Волгодонск.
Я не буду об этом ничего писать. Ничего особенного я об этом не знаю. Есть много статей и книг об этих взрывах. Доведены до суда уголовные дела. Насколько я помню, среди террористов не нашли ни одного чеченца. Но это уже и не важно, война успела состояться, пока
Я скажу только о том, как мы в республике восприняли известия о террористических атаках на Россию. Мы были ошарашены, удручены. И вновь почувствовали свою обреченность.
Всех удивил любимец публики, звезда телевизионного терроризма, Салман Радуев. Раньше он спешил первым признать себя ответственным за любой подрыв урны с мусором в России, грозил химическим оружием и диверсиями на атомных электростанциях. Вел себя как Доктор Зло, как персонаж комиксов. Думали, что уж тут он точно не упустит своего и провозгласит теракты своими подвигами, выдвинет России ультиматумы и так далее. Тем более что все подрывы остались “сиротами” – никто не признавал за собой их авторства. А с точки зрения классического терроризма – это бессмысленно: совершить удачный акт и не признаться, не сделать устрашающего заявления и не выдвинуть ультиматума, ради которого, собственно, все и предпринимается.
Но Радуев отказался от причастности к взрывам. Более того, он выразил свое сожаление и сочувствие семьям погибших, осудил действия террористов.
У нас в Шали мрачно шутили: не зря Салман ездил голову лечить. Вылечил. Надо бы теперь и Басаева с Хаттабом отправить в ту же клинику, чтобы их тоже вылечили.
У границы с Дагестаном Масхадов собирал усиленную войсковую группировку. То ли для того, чтобы воспрепятствовать переносу боевых действий на территорию Чечни, то ли… а может, и сам не понимал, зачем. С той стороны пахло порохом. На рынке оружия в Грозном цены подскочили чуть не вдвое.
Командовать приграничной группировкой был назначен Асланбек Арсаев. И Лечи, он же “Профессор”, не замедлил обратиться к бывшему шефу. Предварительно, дня за три, Лечи даже перестал пить. Арсаев принял “Профессора” с распростертыми объятиями и назначил на какую-то штабную должность.
– Пойдешь в армию, Тамерлан? – спросил меня дядя, заглянув в гости вечером.
– Не вопрос. В какую? Бундесвер? Или Французский иностранный легион?
– Пока в Национальную гвардию Ичкерии. А там видно будет.
– Национальную гвардию чего-чего? Это в Африке или на островах Полинезии?
– Хорош кривляться. Специально для тебя есть должность командира Шалинского отряда резервистов.
Признаться, я уже засиделся дома. Да и деньги заканчивались. Работать было надо. Но ни на какую войну, тем более в Дагестан, я все равно не хотел идти.
– Какого такого отряда, Лечи? И, знаешь, я не хочу на войну. Пусть там Басаев с Хаттабом как-нибудь без меня.
– Басаев с Хаттабом тут ни при чем. Наоборот. Это Масхадов объявил о призыве резервистов. Самого отряда резервистов в Шали пока нет. Но должность командира есть. С окладом согласно штатному расписанию. Так что думай, племянничек…
Что тут было думать? Военная служба на должности командира несуществующего отряда меня вполне устраивала. Тем более что никуда из Шали уходить не надо, просто сидеть и получать жалованье.
– Дядя, что бы я без тебя делал?
– Ладно, свои люди. Твой отец мне очень сильно помогал в свое время. Хотел, чтобы я устроился в жизни. Старался уберечь меня от криминальной карьеры. Не получилось, но я помню, как он за меня переживал. И грел на зоне, между прочим.
Через три дня “Профессор” принес приказ о моем назначении и одновременно о присвоении мне звания капитана Национальной гвардии.
Сам Лечи получил звание полковника.
Пока длилась дагестанская авантюра, мобилизация шла ни шатко ни валко. Я периодически заходил в военкомат, проверял списки. Потом сверял с явившимися на сбор. Надо ли говорить, что из сотен списочных резервистов воочию можно было увидеть только пару-другую десятков. Если шли по адресу, то предполагаемый защитник отечества оказывался в отъезде, в гостях у родственников, на заработках в России, а если и дома, то очень серьезно болен. Ну, я и не особо усердствовал, как вы понимаете.
Тридцатого сентября – 1 октября российские войска пересекли административную границу Чеченской республики и начали движение вглубь. То есть боевые действия переносились на территорию самой Чечни. Вернее, началась сухопутная операция, так как ракетно-бомбовые удары и артобстрелы чеченской территории продолжались все время операции в Дагестане.
Первоначально российское руководство декларировало только создание “санитарного кордона”, то есть зачищенной полосы вокруг Чечни. Но, начав продвижение, Россия уже не останавливалась.
Трудно сказать, чем была идея “санитарного кордона”: дезинформацией, ходом в информационной войне, прикрытием настоящего плана или осторожной попыткой, стремлением действительно сначала прощупать способность Ичкерии к обороне своей территории и при неудаче серьезного продвижения оправдаться “выполнением поставленной задачи”.
Но похоже, что Масхадов поверил в то, что российские войска ограничатся занятием контрольной полосы. Или не верил в способность России к полномасштабному завоеванию Чечни. Или верил в свою способность повлиять на Россию через дипломатические каналы, чтобы она остановила и отвела войска. Или понимал неспособность своей армии удержать территорию республики.
Так или иначе, из штаба Масхадова не поступало директив об оборонительных действиях. Национальная гвардия отступала без боя. Не пытаясь навязать противнику серьезное сражение. Не защитив границу, не сражаясь за каждую пядь родной земли. Просто отступала без боя. Никакого организованного сопротивления, только мелкие стычки.
Это решение стало губительным для чеченской армии. Война была проиграна тогда, когда Масхадов решил не оборонять границы.
Впрочем, в той позиции, в которой оказался Масхадов, любое его решение было бы губительным для чеченской армии. Это как с Наполеоном, помните? В битве у Бородино он решил не бросать в бой свой последний резерв, старую гвардию. “За тысячи лье от Парижа я не могу рисковать последним резервом”. И это решение стало губительным для французской армии. А если бы Наполеон бросил в бой свою старую гвардию? Тогда уже это решение стало бы губительным для французской армии. Потому что ему было суждено проиграть. И у Бородино император Бонапарт был не в том месте, где определяется дальнейший ход истории. В этом месте был другой человек, может, даже и не Кутузов, а какой-нибудь улан или казак.