Шалинский рейд
Шрифт:
Основные силы федералов были задействованы на других направлениях: Грозный и горы. Равнинная Чечня практически вся была быстро завоевана.
Мы поддерживали связь со штабом Масхадова. После доклада о нашей передислокации на птицефабрику, во избежание жертв среди мирного населения, мы получили сдержанные упреки в неточном следовании приказам ГКО и распоряжение ожидать дальнейших директив. Для разговоров по радиостанции мы выезжали куда подальше, чтобы наше местоположение не было запеленговано. Раз в неделю к нам пробирался связной ГКО.
Машины мы спрятали в одном из корпусов птицефабрики, над которым
Взятой с собой провизии хватило ненадолго. Но мы наладили снабжение из города. Я знал не отмеченную на картах дорогу, простую глиняную колею, которая вела от полей с захоронениями птичьего помета к окраине Шали. Мы посылали пару мужчин из нашего войска на старой “копейке”, и они возвращались с купленными на Шалинском рынке продуктами и водой в канистрах. Деньги у нас были: кое-какую казну мы вывезли из Шали. Казной распоряжался начальник отряда, я не назову его имени, так как он еще может быть жив.
Бойцы переодевались в штатское и пробирались в село, навестить семьи и помыться, отдохнуть в человеческих условиях. Некоторые не возвращались. Наш отряд таял изо дня в день.
Главной бедой был холод.
Наступил декабрь. Зима в Чечне, конечно, не такая суровая, как в Сибири или в степях Казахстана, но и не настолько мягкая, чтобы жить в холодных продуваемых со всех сторон развалинах. Костры мы жгли только днем, очень осторожно, убедившись, что в небе нет самолетов и вертолетов, и дым не может быть виден издалека. Ночью кутались в ватники и одеяла, дрожали в спальных мешках. Несколько человек заболели воспалением легких: мы отправили их по домам. Все кашляли и чихали. Разогревались приседаниями. И водкой. Водку пили почти все. Только некоторые отказывались, оставаясь верными обетам. Пили водку, но молились исправно, пять раз в день всем отрядом совершали намаз.
Делать было все равно больше нечего.
Еще одной проблемой были санитарные удобства. То есть туалет. Первые дни все испражнялись и мочились где ни попадя, оттого в лагере стояла ужасная вонь. И наш начальник распорядился устроить отхожее место. По обычаю место испражнения следовало определить на улице, подальше от собственно лагеря в крытом корпусе. Но начальник покачал головой: нет, будете сидеть, как орлы, а вас федералы с воздуха заметят и перещелкают. Нашли место невдалеке, тоже под крышей, и вырыли ямы.
Российские военные к птицефабрике не выдвигались. Федералы поставили блокпосты на главных дорогах в Шали и этим удовлетворились.
Но в небе каждый день пролетали на низкой высоте самолеты, барражировали вертолеты, высматривая любое движение внизу. В это время мы прятались в корпусах, боясь шелохнуться. Нам пока везло, с воздуха нас не замечали.
Только однажды российский вертолет завис над фабрикой и сделал выстрел ПТУРС. Не думаю, что летчики что-то заметили. Скорее, пальнули так, для острастки. Одна ракета вырыла воронку в земле, другая пробила крышу и разметала наш лагерный сортир. Куски кала вместе с землей и щебенкой разлетелись во все стороны, облепили стены.
Хвала Аллаху, в отхожем месте никого не было.
Зато снова стало нестерпимо вонять.
Бойцы мрачно шутили: русские выполняют приказ своего начальства – мочить в сортирах.
Мы с Артуром стали дружны. Часами разговаривали обо всем на свете. Это было почти как в детстве, когда тебе никогда не бывает скучно, если твой лучший друг рядом.
Я рассказывал Дениеву про свое детство, про школу, про девчонок, в которых влюблялся, про жизнь в России, про возвращение и службу в правоохранительных органах Ичкерии, со всеми нашими бедами и несправедливостями.
Артур не так много говорил о себе. Его занимали философия и религия. Он много знал об истории Чечни. Артур рассказал мне про Кунта-Хаджи Кишиева.
Не то чтобы я не знал о Кунта-Хаджи раньше. Еще в детстве нам всем была знакома секта его последователей – их называли “белошапочниками”, потому что они повязывали папахи куском белого полотна. После исламизации всей Чечни о Кунте-Хаджи тоже много говорили и писали. В первую войну “белошапочники” поддержали Дудаева и яростно сражались с федеральными войсками. После Хасавюрта ваххабиты все чаще открыто критиковали учение Кунта-Хаджи и его последователей: суфизм и поклонение святым были для ваххабитов, или, как они сами себя называли, мувахиддунов, неприемлемой версией Ислама, отступничеством от строгой веры в Единого.
Но раньше меня не особо трогали аспекты доктрины и разногласия между сектами. Надо было встретить Дениева и выслушать его вдохновенные рассказы, чтобы понять всю значимость учения святого Кунты.
Кунта Кишиев был чеченец, в отличие от аварца Шамиля и от шейха Мансура, происхождение которого спорно, из простой бедной семьи. Он получил религиозное образование, совершил хадж – паломничество в Мекку, путешествовал по арабским странам и Турции.
Его проповедь была для современников необычна и удивительна. В то время как все имамы и шейхи призывали народ Чечни к оружию, к джихаду до полной победы над неверными или до последнего чеченца, Кунта убеждал прекратить бессмысленное сопротивление царским войскам. Он говорил, что ввязываться в битву, исход которой предрешен, равносильно самоубийству, а самоубийство неугодно Всевышнему. Он просил отложить оружие: человек, взявший в руки оружие, уже грешен, так как он не надеется на милость Бога и не вверяет себя Его рукам.
Кунта не был Платоном Каратаевым, хотя образ Каратаева, возможно, списан Львом Толстым с Кунты: как раз в это время молодой граф проходил на Кавказе действительную военную службу. Пацифизм и смирение Кунты не были безграничны. Он говорил: если вас заставляют ходить в церковь или даже носить кресты – носите, так как это просто кусок железа, а в душе вы останетесь мусульманами. Но если будут осквернять ваших женщин, заставлять вас забыть язык, культуру и обычаи, уничтожать ваш народ – тогда встаньте и бейтесь до смерти.
Он был первым и настоящим чеченским националистом. Он не хотел, чтобы чеченский народ был принесен в жертву идеям, любым идеям, включая идею о победе Ислама во всем мире. Но за физическое и культурное сохранение нации был готов сражаться до конца.
Он говорил чеченцам: вы все ждете помощи от единоверцев, от арабов и турков. Я был в арабских странах, был в Турции, я видел – это не царство Бога на земле, там правят такие же деспоты и лицемеры. Арабам и туркам не нужны чеченцы, мы сами должны подумать о себе.