Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
Шрифт:
— А-а, еще один младший брат Иисуса.
Макси кивнул.
— Для чего же, по-вашему, к вам приставили эту жену, если большинству тайпинов строго-настрого запрещено общаться с лицами противоположного пола?
Макси посмотрел на Сказительницу, на ее волевые черты, полные губы, на то, с какой элегантностью она держалась.
— Ответьте на мой вопрос, пожалуйста, — попросила она.
В глубине Макси что-то раскрылось, и с его губ сорвался глубокий вздох. Он знал ответ на ее вопрос, знал с самого начала, но не признавался в том даже самому себе. Но сейчас, сидя рядом с этой прекрасной зрелой женщиной, он ответил без затей:
— Для того, чтобы она следила за мной и докладывала властям о моих действиях.
Сказительница сдержанно кивнула.
— Значит, в глубине души вы по ней не тоскуете?
Макси не ответил, да в этом и не было надобности. Внезапно на глазах у него появились слезы.
— Не надо, — сказала она. — У вас потечет грим, а снова наложить его вы не сумеете.
— Долго еще будет продолжаться этот фарс? — осведомился Макси.
— Это зависит от того, насколько хорошо вы выучите роль. Если будете играть хорошо, никто не заподозрит, что под кошмарным гримом Заблудившегося крестьянина прячется второй из самых опасных разыскиваемых в Поднебесной преступников.
Убийца ожидал приказа с того самого вечера, два дня назад, когда во время его выхода на сцену из первого ряда зрителей встал человек и сделал знак пальцами. Тот самый знак, которому отец научил его много лет назад. И вот теперь Лоа Вэй Фэнь ждал приказа. Ждал с нетерпением. И вот приказ поступил. На обратной стороне камня для письма Лоа Вэй Фэнь обнаружил записку, нацарапанную незнакомым почерком, но с приложенной печаткой его дяди, чтобы у Убийцы не возникло сомнений в ее подлинности. В записке говорилось: «Заблудившийся крестьянин — это рыжеволосый фань куэй. Он и его дочь должны умереть, но пусть это произойдет прилюдно, чтобы восстание никогда больше не возродилось и не терроризировало народ Китая».
Кобра на спине Убийцы медленно распустила капюшон, и в руке его оказался нож. Убийца стал неторопливо водить лезвием по мыльному камню. Вскоре камень, а следовательно, и записка превратились в узкие полосы, и у Лоа Вэй Фэня осталась лишь печатка дяди да страстное желание выполнить свое предназначение.
В конце недели труппа приблизилась к Чжэньцзяну. Расположенный на северо-восточном берегу Великого канала, в месте его пересечения с Янцзы, город занимал стратегическое положение и поэтому постоянно переходил из рук тайпинов к маньчжурам и наоборот. Сейчас он был сильно укреплен и находился полностью под контролем маньчжуров.
Когда труппа подошла к западным воротам, ей было приказано остановиться и лечь лицом вниз на обочину дороги. Все, включая и Макси, который, подобно половине актеров, был в гриме и театральном костюме, повиновались. Весеннее солнце, поднимавшееся над горизонтом, становилось все горячее и светило все ярче. Макси опасался, что от жары его грим растает и потечет, поэтому, когда маньчжурский офицер выкрикнул приказ встать, он поднимался на ноги с опаской. Он спрятался за спиной самого высокого актера и склонил голову.
— Итак, Сказительница, мы снова встретились! — Голос принадлежал тому самому маньчжурскому командующему, который не так давно выменял труппу на две свиньи. — Как вижу, ваша милая головка нашла способ не оказаться на острие маньчжурской пики. Примите мои поздравления. Добро пожаловать в мою новую ставку. Теперь я командующий вооруженными силами маньчжурской императрицы здесь, в Чжэньцзяне. Ну ладно, довольно об этом. Каким образом вы собираетесь заработать на… Ах, впрочем, я и сам знаю, — проговорил он, как-то странно склонив голову набок. — Приказываю вам дать представление. Полное представление вашего шедевра.
— Но это очень длинная пьеса.
— Народ Чжэньцзяна необходимо отвлечь от мыслей о невзгодах. Кто лучше персонажей вашей пьесы с их бедами может сделать это?
— Когда вы хотите увидеть представление?
— Начните завтра в два часа и играйте до конца, сколько бы времени для этого ни понадобилось.
Маньчжурский командующий повернулся, чтобы уйти, но затем остановился и вновь посмотрел на Сказительницу.
— Слушаю вас, коммандер.
— Добро пожаловать в Чжэньцзян, город самоубийц.
— Когда вы наконец научитесь гримироваться самостоятельно?
— Макси. Меня зовут Макси.
— Я знаю, как вас зовут, — сказала Сказительница. — Ваше имя известно мне с того самого момента, когда вы впервые пришли и наблюдали за репетицией в заведении моей матушки.
— В борделе. В борделе вашей матушки.
Сказительница склонила голову в знак согласия, затем взяла на плоскую лопаточку немного белил и стала накладывать их на лицо фань куэй. Втирая краску в кожу мужчины, она подняла глаза и увидела, что Макси смотрит на нее.
— Чего уставились?
— Вы очень красивы.
Его слова прозвучали так просто, что женщина удивилась.
— Ваш китайский ужасен, — проговорила она, чтобы скрыть смущение.
— Слышали бы вы, как я говорю на языке хакка. А как сегодня у вас с английским?
— Я выучила три новых слова: эрудит, элитарный, эксперимент, — перечислила она с сильным акцентом, и на ее лице заиграла лукавая улыбка.
— Действительно, похоже на английский, но я никогда прежде не слышал этих слов. Что они означают?
— Вы снова пялитесь! Это невежливо!
— Лично мне наплевать, но если вам это неприятно…
— Вовсе нет.
Ее незатейливый ответ застал его врасплох.
— Я пялюсь на вас с тех самых пор, когда впервые оказался у вас на репетиции. Когда это было — девять, десять лет назад?
— Девять лет и два месяца. Во второй день месяца Крысы. — Она отклонила его голову назад, чтобы наложить темные тени вокруг глаз. — Смотрите мне через плечо.
— Не могу.
— Почему?
— Не могу отвести от вас глаз.