Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
Шрифт:
Мне никогда не забыть того утра, когда, проснувшись, я увидел Макси, глядящего на Ахмеда и трех его сыновей, которые, повернувшись головами на восток и распростершись ниц на циновках, глубоко погрузились в молитву. Я уже собирался отпустить какую-нибудь шутку относительно этих нелепых, лежащих ничком фигур, когда вдруг увидел в глазах брата острую тоску и сострадание. Выражение его лица настолько потрясло меня, что я закрыл рот и никогда больше не упоминал об этом.
Тот день, когда я должен был заставить Макси покинуть опийную ферму, был самым тяжелым в моей жизни. Макси и прежде нередко злился и время от времени даже угощал меня увесистыми тычками, но в таком бешенстве, как в тот день, он никогда еще не был.
— Но мы должны уйти, Макси! — увещевал я его.
— Почему? Почему?! Ты же знаешь, мне здесь нравится!
Только после того как Макси пожевал сырого опия, я сумел успокоить его и заставить выслушать меня.
— Мы только начинаем, Макси, — говорил я. — Это только начало пути братьев Хордун. Самое начало. Эти люди будут здесь всегда. Если потом — но только потом! — мы, попытав удачу, ничего не добьемся, ты сможешь сюда вернуться. И тогда я отдам тебе все, что у меня будет. Обещаю.
— Но я…
— Макси…
— Братишка, жизнь этих людей наполнена смыслом. Они не бродяжничают, здесь — их дом, и он реален. Ты можешь прикоснуться к нему. Он — в них самих.
Мне никогда не забыть тех слов, но тогда я ответил:
— Знаю, Макси. И они тоже любят тебя.
— Верно, братец, — мучительным шепотом проговорил Макси. — На самом деле любят.
А потом он погрузился в глубокое молчание, и я почувствовал, как в нем снова растет напряжение.
Глава тринадцатая
ИГРЫ ВОКРУГ ДОГОВОРА
Ричард вспомнил о том молчании Макси сейчас, когда он столкнулся со столь нехарактерной для китайцев тишиной, царившей в Чжэньцзяне. Потому что тишина, воцарившаяся в захваченном городе после взятия его британским экспедиционным корпусом, не имела отношения к какой бы то ни было любви. Поначалу Ричард надеялся, что население покинуло город через восточные ворота, но, когда он открыл калитку, ведущую в ветхий дворик, содержимое его желудка поднялось к горлу. Он захлопнул проклятую калитку и стал хватать ртом воздух. На какое-то мгновенье ему страстно захотелось, чтобы в руке оказалась трубка с опием.
— Сэр, сюда… — окликнул Ричард, когда к нему вернулся голос.
Гоф и его лейтенант подошли.
— Вы бледны, как…
Ричард пинком открыл тяжелую калитку и указал на двор. Войдя внутрь, Гоф увидел чудовищную сцену. Целая семья покончила с собой. Деды, родители, дяди, тети, двоюродные братья и сестры — все лежали на земле. Некоторые все еще дергались в агонии, сраженные ножами, торчащими в их шеях. Но — никакого шума. Ни звука.
И такие сцены можно было видеть в городе повсюду. В нем не осталось ни одной живой души. Ни один голос не обращался к оккупантам с проклятьями, со льстивыми речами. Над городом повисла в буквальном смысле самоубийственная тишина. И глядя на то, как тела китайских мужчин, женщин и детей сваливают в одну кучу у северной стены, швыряя их друг на друга, Ричард вспомнил ту трепетную любовь и привязанность, которую Макси ощутил к крестьянам на ферме возле Гаджипура. Он мысленно представил себе сцену, когда Макси неуклюже пляшет, прыгая вокруг костра, а Ахмед буквально плачет от смеха. В его ушах вновь прозвучали хриплые крики Макси: «Мне нравится здесь! Как же мне здесь нравится!» А потом Ричард увидел, как с горы трупов скатилось тело девочки и застряло посередине, потому что нож, торчавший из ее живота, зацепился за пояс другого трупа. Она висела, как сломанная кукла на мусорной куче, а Ричард стоял и смотрел. Впервые он задумался над тем, зачем много лет назад вообще приехал в Китай. Теперь он знал, что никакое количество молитв или поклонов в сторону Мекки не помогут найти ответ на этот вопрос.
Взятие Чжэньцзяна наконец заставило Пекин забеспокоиться, и верховному мандарину по имени Киин было приказано начать медленное и кропотливое исследование возможности установления каких-либо отношений или переговоров с фань куэй, заморскими дьяволами.
Янчжоу, город, расположенный на другом берегу реки, прямо напротив Чжэньцзяна, предпочел заплатить захватчикам полмиллиона серебряных долларов, чтобы его не трогали. Таким образом, англичане ввели полный контроль над устьем Великого канала при его впадении в Янцзы. Британцы разбили два лагеря — на обоих берегах реки — и продолжали совершать набеги на окрестные селения ради пополнения запасов продовольствия. Они также реквизировали джонки, которые отлавливали на реке, и использовали их в качестве плавучих домиков для своих офицеров.
— Отсюда мы медленно удушим весь Центральный Китай, — объявил Поттингер во время званого обеда на «Корнуоллисе», где подавали фазанов. Все офицеры, за исключением Гофа, одобрительно закивали.
Маккаллаф предложил тост за Поттингера, который встал, чтобы принять этот подхалимаж, и, вытирая подливу с подбородка, сказал:
— Река Янцзы — это глотка, и, когда мы ухватим ее и сожмем покрепче, судьба этой Богом забытой страны будет предрешена.
На несколько мгновений воцарилась тишина: слушатели пытались расшифровать смысл цветистой фразы своего лидера. Молчание было нарушено сначала неуверенными, а потом более громкими «Слушайте! Слушайте!», «Хорошо сказано!» и многими другими столь же бессмысленными восклицаниями.
Находясь за дверями капитанской каюты, Ричард слышал, как англичане поздравляют самих себя, все крепче нагружаясь спиртным.
На следующее утро накатила удушающая жара. Накатилась и… осталась. За ней последовал мертвый штиль. Никакие суда не входили и не выходили из Великого канала. Британцы оставались на занимаемых ими выигрышных позициях, но из Пекина не приходило ни единой весточки.
Ах да, кстати! И еще Китай начал голодать.
Англичанам тоже пришлось страдать. Болезни — в первую очередь диарея, малярия и дизентерия — собирали богатый урожай среди моряков. Крысы каким-то образом наводнили все уровни каждого корабля, входившего в армаду. Особенно скверно обстояли дела на нижней палубе «Белайла», где команда находилась в невероятной тесноте.
Матросы все чаще роптали, забрезжила опасность мятежа, и все это, подобно инфекции, передавалось с корабля на корабль.
В конце концов Гоф убедил Поттингера в том, что им необходимо предпринять меры, чтобы побудить императора к действиям.
— Ключом ко всему является Нанкин, сэр. После того как он окажется в наших руках, императору волей-неволей придется искать пути к миру. Если же мы останемся здесь, сэр, дело может обернуться совсем скверно. — Глаза Поттингера широко раскрылись, а ноздри гневно затрепетали, но Гоф продолжал; — Этот канал можно держать под контролем, используя менее трети наших судов, а остальные могут подняться вверх по реке, к Нанкину, и овладеть им.
— Я учту ваши соображения, — сказал Поттингер и отправился в свою каюту.
Четырьмя часами позже он вернулся и приказал:
— Двадцать кораблей остаются здесь и продолжают контролировать канал, остальные следуют за мной — я буду на борту «Корнуоллиса» — вверх по реке, к Нанкину.
Гоф облегченно вздохнул и, склонив голову, стал отдавать приказы. Вскоре пятьдесят кораблей британского экспедиционного корпуса двинулись вверх по течению реки, по направлению к древней китайской столице.