Шанс
Шрифт:
– Звучит соблазнительно – однако, мой усталый голос скорее можно счесть за скучающий.
Хельга дергает плечами, показывая, что разговор подошел к концу:
– Смотрите сами, Генри. Но я бы такой шанс не упускала. Напиться потом в баре Барри будет недешево. Тем более, вряд ли у вас на сегодня есть какие-то планы. А по субботам многие из наших зимних постояльцев захаживают к нему.
– Из тех, кто возвращаются под весну с шедевром на миллион долларов?
– Да. Из таких, как вы.
Грустно усмехаюсь:
– Нет, я больше не из таких.
– Все еще впереди.
– Ладно, спасибо – все-таки дергаю дверь и безделушка вновь звенит – я пойду. Завтра ко скольки зайти за пальто?
– После полудня. Но все-таки загляните к Барри.
И лишь когда обнаруживаю себя, стоящим посреди улицы с телефоном в руке и вбивающим «бар» на карте Провинстауна, понимаю, что я действительно собираюсь заглянуть на пару порций к Барри.
–6-
Когда я, наконец, пару раз завернув не туда и трижды пожалев, что вообще ввязался в это (но добраться до бара уже становится делом принципа; «сделай или сдохни» – как говорили мы мальчишками в детстве), дохожу до единственного бара в городе – почти совершенно смеркается и даже загораются фонари. Правда, они настолько редкие и тусклые, что больше всего это похожее на естественный лунный свет с чрезмерной желтизной, как в дерьмовых фильмах про любовь из восьмидесятых.
А зайдя внутрь, обнаруживаю – что попал в обычный провинциальный притон. Куча деревянных круглых столиков, мужиков с пузами и громадными стаканами пива. В конце помещения какое-то жалкое подобие на сцену, где криво завывает одна из дамочек в возрасте и теле – ни то дошедшая до кондиции посетительница, ни то приглашенная певица (что еще плачевнее). Так же в углу стоит старый покосившийся (как и входная дверь на петлях) музыкальный автомат – видимо, на тот случай, если кого-то не устраивает, что исполняют на сцене.
Однако, сдается мне, если включить автомат – на сцене все равно не замолкнут, и просто это место окончательно опуститься в Ад.
Где здесь искать того самого Барри, что нальет мне бесплатно бессчётное количество Дикой Индюшки? Если честно, уже не остается желания искать никого – хочется просто, заткнув нос, поспешно выбраться на улицу и пойти домой.
Однако, раз уж пришел, потратив столько усилий – будет глупо не выпить хотя бы стакан, тем более за чужой счет. Как говорил мой папаша.. Впрочем, слишком много его что-то лезет сегодня мне в голову. Последний раз так много я о нем вспоминал только на пике популярности Черного Окна. В том контексте, что как бы повторно облысел этот сукин сын, узнав, что я сделал состояние на своих «писульках», к которым он всегда относился еще презрительнее, чем к волосам длиннее полудюйма.
В итоге прохожу к стойке и, сев на барный стул, дожидаюсь, пока подойдет бармен. Помимо меня здесь сидят только трое – всем троим далеко за сорок, все трое в диаметре каждый как три меня, и почти все трое уже напились до стадии грустного/агрессивного взгляда.
Наконец, спустя минут пять, обслужив их и отправив за столики, бармен подходит к моей части стойки. Этому мужчине
Секунда промедления считается катастрофичной, потому что он тут же недовольно ворчит:
– Ну же, парень, рожай быстрее. Чего тебе?
Фраза, которую приходится сказать – звучит столь же нелепо, как просьба подоить быка, потому я невольно вскидываю брови и поджимаю губы, как бы говоря «да, это бред, я сам это понимаю, но что поделать, старик»:
– Я новенький. Мне нужен Барри.
Старик хохочет:
– Ну тогда считай, что ты его нашел.
Ну да. Зимой владельцы выполняют весь функционал заведения. Как я мог забыть.
Сконфуженно усмехаюсь:
– Простите.
– Давай-ка завязывай, у меня тут не гольф-клуб, чтобы выкать. Все свои. Так новенький, говоришь? Случаем, не тот самый.. как бишь его – он щелкает пальцами – Гарри?
Невероятными усилиями растягиваю губы в улыбке:
– Генри – и следуя совету Хельги, добавляю – фильм «Черное Окно» снят по моему сценарию.
– Да я в этом не понимаю, парень – небрежно отмахивается старик – вас тут столько за год проходит, поди упомни всех. Так что пить будешь?
– Дикую Индюшку?
– Ха, слыхали парни? – непонятно кому он это говорит, потому что не повышает голос и глядит преимущественно на свое плечо, после чего вновь на меня – такого у нас не водится, господин из Голливуда. Водку с яблочный соком, что скажешь?
Вздыхаю и киваю:
– Да, давайте.. – заметив его острый взгляд, тут же поправляюсь – давай. Давай, Барри.
Старик вновь хохочет:
– Другое дело, парень.
Когда мой стакан наполняется на четверть заданной сомнительного качества жижей, я беру его и ухожу к одному из немногих свободных столиков в углу. Что ж, обидно понимать, что тебя не включили в круг «избранных чахлого потрепанного провинциального бара». Особенно было обидно когда он сказал, что Дикой Индюшки у них нет, но при этом я точно знаю, что есть. Не знаю почему, но это было чертовски унизительно, будто бы мне указали на мое место. Мол, Дикая Индюшка не твой уровень дорогой, вот тебе водка с соком и радуйся, что хоть так.
В какой-то момент мне даже захотелось, как в первом классе, обиженно фыркнуть и убежать из бара, крикнув (перед тем, как хлопнуть со всей дури дверью): «я знаю, что у тебя есть этот сраный бурбон, ты, кретин обдолбанный, имел я твою мамашу пять раз, член те в рот!».
Так бы сделал восьмилетний мальчишка Генри Пирстман, в которого глава семейства усердно вбивал грубость и выбивал знания, но несмотря на все его усердие, после десяти все начало усваиваться с точностью да наоборот. Быть может, потому что именно тогда я осознал ясно, как день – что больше, чем собственной смерти, я страшусь стать таким же, как мой отец.