Шарон Крич. Отличный шанс
Шрифт:
Теперь уже разозлилась Белен и тоже потребовала, чтобы ее переселили в другую комнату. Однако Лайла после трех дней возмущений и ругани вдруг резко переменила направление своих претензий. На этот раз ее не устраивало питание, которое, как она заявила, было отвратительным. Лайла даже собрала несколько подписей других учеников под требованием включить в меню столовой настоящие американские гамбургеры и настоящую американскую кашу. В столовой она ругалась с поварами:
– Как вы можете готовить эти помои?
И с учениками:
– Как вы можете есть эти помои?
Когда Лайле предложили четыре часа в неделю заниматься обязательными для всех общественными работами - дежурить по столовой и библиотеке, помогать делать уроки отстающим, навещать больных, она отказалась. Преподавателю, ответственному за проведение общественных работ, она заявила:
– Это рабский труд. Мои родители не для того платят кучу денег, чтобы я работала на вас!
Лайлу оставили после уроков за отказ от общественных работ, но она сбежала и позвонила родителям, которые, в свою очередь, позвонили дяде Максу. Тот разъяснил им идею воспитания школьников в духе взаимной помощи и велел оставить Лайлу после уроков еще два раза.
Другая проблема возникла по поводу отношения Лайлы к спортивной подготовке. Она записалась на теннис, но расписание занятий оказалось уже заполнено, и ее включили в группу по плаванию.
– Возьмите на работу еще одного инструктора по теннису, - заявила она руководителю спортивной подготовки.
– Мои родители не для того платят кучу денег, чтобы я занималась спортом, который мне не нравится.
– Увидишь, ты просто влюбишься в плавание, - пытался убедить ее руководитель спортивной подготовки.
Среди учеников за Лайлой закрепилось прозвище папенькиной дочки, все старались держаться от нее подальше. Когда ее имя упоминалось у нас в доме, дядя Макс начинал озабоченно тереть лоб, а тетя Сэнди невольно восклицала:
– Что еще взбрело в голову этой девочке?
Иногда я заступалась за Лайлу. В разговорах с ней я терпеливо выслушивала ее жалобы. При этом ее не смущало, что, понося школу, Лайла тем самым оскорбляла моего дядю. Например, она могла сказать:
– Честное слово, они сами не знают, что делают!
– Или: - Им на все наплевать!
– Или: - Они и слушать меня не хотят!
“Они” относилось, как правило, к учителям, но во всех случаях подразумевало также и директора, дядю Макса. Часто Лайла говорила:
– Почему же он-то ничего не предпринимает?!
Меня иногда спрашивали, как мне удавалось сохранять терпение в присутствии Лайлы и почему я дружила с ней. Я не знала, что ответить. С одной стороны, мне запомнилось первое впечатление от встречи с веселой, дружелюбной девочкой. Теперь же, когда я все время была рядом с Лайлой, мне казалось, что так и должно быть. Мне даже в голову никогда не приходило повернуться и уйти или велеть ей замолчать. Находясь возле Лайлы, я словно смотрела кино. Иногда она делала или говорила, казалось бы, невероятные, непростительные вещи, однако хотелось остаться и увидеть, что же будет дальше.
Слушая Лайлу, я часто ловила себя на том, что согласно киваю головой и сочувствую ей по поводу всех несправедливостей, которые, по ее словам, с ней приключались. А дома меня словно подменяли. Когда дядя Макс сетовал на поведение Лайлы, мне становилось стыдно за нее и жалко дядю Макса - она причиняла ему столько неприятностей.
Однажды в разговоре с ней я попыталась встать на сторону дяди Макса и рассмотреть ситуацию с его точки зрения. В ответ Лайла возмутилась:
– Честное слово, Динни, не понимаю, почему ты его защищаешь! Честное слово, иногда мне кажется, что я тебе совсем не нравлюсь!
Она мне не нравилась? По правде сказать, я никогда не задумывалась, нравилась мне Лайла или нет. Для меня она была просто Лайла.
– Хорошо тебе!
– произнесла вдруг она.
– Хорошо? Мне?
– Ты дома живешь, - сказала и расплакалась.
Не могла же я объяснять ей, что мой настоящий дом находился за тысячи километров отсюда, на вершине холма в Нью-Мексико… Впрочем, там ли он все еще находился? Может быть, мои родители опять переехали, а мне не сообщили об этом?
Я не могла объяснять Лайле, что мои настоящие родители отгрузили меня, как ненужный багаж, и, похоже, даже не замечали, что меня с ними больше нет. Я не могла рассказывать ей, что мысли о них не покидали меня ни днем ни ночью, ни ночью ни днем, что без них я чувствовала себя беззащитной, ненужной, позабытой и брошенной. И еще я не могла понять, почему Лайла весь последний месяц нападала на дядю Макса, а теперь говорила, как мне хорошо, что живу в его доме.
– Тебе не приходится все время быть одной, - всхлипывала она.
– А-а, - догадалась я, - ты чувствуешь себя одинокой?
Лайла стукнула меня.
– Разве я тебе только что не сказала?
– Не совсем…
– Ну, это уж слишком! Теперь она со мной спорит! Именно сейчас, когда мне плохо и одиноко!
Тогда я пригласила ее на ужин. Наверное, Лайла скучала по дому. Может быть, домашняя обстановка улучшит ее настроение. Я обрадовалась, что так хорошо придумала.
Но остальным моя идея показалась не такой уж удачной. Когда я в тот же вечер сказала тете Сэнди, что пригласила на ужин Лайлу, она расстроилась:
– Но, Динни… Мне нужно проверять сочинения и составлять отчеты. И у Макса много работы. Я намеревалась просто собрать что-нибудь быстренько на ужин…
– Ничего, Лайле все равно, - сказала я.
– Ты шутишь?
– возразила тетя Сэнди.
– Это же та самая девочка, которая собирала подписи под протестом против школьных помоев!
11. Как это грубо!
Около шести вечера дядя Макс вырвался наконец с работы домой, где его ожидало известие о предстоящем с минуты на минуту визите Лайлы. Узнав об этом, он поморщился, бросил печальный взгляд на свой портфель с рабочими бумагами и произнес:
– Что ж, пожалуй, надо сначала ополоснуться.
Стоило Лайле переступить порог, она сразу принялась болтать и уже не останавливалась ни на минуту. Я было приняла это за хороший знак, решив, что она сознательно старается вести себя дружелюбно. Дядя Макс и тетя Сэнди тоже явно вздохнули с облегчением, поняв, что Лайла не намерена говорить о своих претензиях и жалобах.
Однако, когда мы сели ужинать, она все испортила.
– Эти японцы мне на нервы действуют, - безапелляционно заявила Лайла, не оставив ни единому ученику из Японии в нашей школе надежды заслужить ее расположение.