Шарон Крич. Отличный шанс
Шрифт:
– Абсолютно все японцы?
– спросила тетя Сэнди.
– Все как один!
– отрезала Лайла.
– Они никогда тебе в глаза не смотрят, даже если с ними разговариваешь. Как это грубо с их стороны!
– Но, может быть, - попробовала возразить тетя Сэнди, - у них в стране не принято…
– Они же не у себя в стране, правда?
– не дала ей закончить Лайла.
– Я хочу сказать, если в своей Японии они не хотят смотреть на людей, с которыми общаются, - что ж, это их дело, кто их может там заставить? Но они же здесь! Они живут среди американцев!
– Хочешь еще картошки?
– предложила я.
– Их невозможно отличить друг от друга!
– сказала Лайла.
Сначала я подумала, что она имела в виду картофелины, но по расстроенному выражению лица дяди Макса поняла, что речь по-прежнему шла о школьниках из Японии.
– Может быть, им так же трудно различать американских детей, - сказал дядя Макс.
– Нет, это невозможно, - заявила Лайла.
– Мы все такие разные!
Тетя Сэнди спросила ее, какой иностранный язык она изучает в школе. В дополнение к обязательному итальянскому нам, по желанию, можно было выбрать еще какой-нибудь язык.
– Во-первых, я должна учить этот итальянский бред, - ответила Лайла, - и еще я взяла испанский, но со следующего семестра откажусь от него. Испанский - противный. Раньше он мне нравился, но теперь, когда приходится общаться со столькими испанскими мальчиками и девочками, я слышать его не могу. Вы представляете, как они себя ведут? Все время непрерывно говорят по-испански! Как это грубо с их стороны!
Немецкие школьники, по мнению Лайлы, были слишком бесцеремонными и, очевидно, слишком умными.
– Вы представляете, что они творят на уроке истории?
– возмущалась она.
– Они все рассказывают сами, готовы ответить на любой вопрос! Другим даже подумать некогда! Как это грубо с их стороны!
Потом она принялась за шведских школьников, за французских, иранских… За вечер Лайла успела раскритиковать практически все национальности, какие присутствовали в школе. Наконец дядя Макс не выдержал:
– Но, по крайней мере, американцами ты довольна? Хорошо, что у нас есть и американцы, правда?
Некоторое время Лайла в задумчивости жевала. Потом медленно начала:
– Может быть, мне не следует это говорить, поскольку вы - директор и все такое… Поначалу я думала, что это - американская школа…
– Она и есть американская, - вставил дядя Макс.
– А вот и нет! Здесь полно людей, которые не американцы.
– Большинство учеников являются гражданами США, - сказал дядя Макс.
– Кроме того, эта школа американская по программе обучения, по своей философии, по…
– Это вы так считаете, - возразила Лайла.
– И потом, американцы здесь - вовсе и не американцы.
– Как это - не американцы?
– вмешалась в разговор тетя Сэнди. В ее голосе звучало раздражение. Она вцепилась руками в свой стул с таким видом, словно могла наброситься на Лайлу и задушить ее.
Мысленно я уже давно замотала рот Лайлы ее собственной косынкой, чтобы не позволить ей произнести больше ни слова.
– Как это - не американцы?
– повторила тетя Сэнди.
– Да, не американцы, - поучительным тоном произнесла Лайла.
– Большинство из них уже много лет не живут в Штатах. Они живут где угодно, только не в Штатах. Им уже все равно, американец человек или нет.
– Ты считаешь, что окружающих должен волновать тот факт, что ты - американка, не так ли?
– спросил дядя Макс.
– Они должны обращать внимание…
– Да!
– ответила Лайла.
– Да, должны. Потому что, если это американская школа, то американцы здесь должны быть - ну, вы понимаете… - Она не поднимала глаз от своей тарелки.
– Прежде всего, остальные не должны обращаться с американцами так грубо.
Я все ждала, когда мне можно будет вмешаться в разговор, и наконец решила, что наступил подходящий момент.
– Лайла, наверное, чувствует себя здесь чужой. Это ужасно - чувствовать себя чужой.
Я посмотрела на нее, ожидая увидеть признательную улыбку на ее лице или взгляд, преисполненный благодарного удивления по поводу глубины моего понимания и сочувствия. Лайла не улыбалась. Зато она произнесла ледяным тоном:
– Я не чувствую себя чужой, Динни. Нелепость какая!
Мысленно я опрокинула тарелку с картошкой ей на колени.
После ужина я проводила Лайлу до спального корпуса. Перед тем как пойти к себе, она спросила:
– Как ты думаешь, я понравилась твоим тете и дяде?
– Конечно, - соврала я.
– Конечно, понравилась.
12. Кукушки и кочевники
Сны Доменики Сантолины Дун
Я сидела в своем пузыре, а он становился все больше и больше, потому что его переполняли слова, проникавшие внутрь через поры.
Итальянские слова плавали и наталкивались на японские и испанские слова. Оболочка пузыря растягивалась и становилась все тоньше, и я боялась, что она лопнет. Но пузырь не лопнул. Я проснулась.
Большинство учеников школы старались держаться подальше от Лайлы. Но не Гутри. Ему она совершенно не мешала.
– Это Пистолет!
– говорил он.
– Настоящий Пистолет!
– И сам смеялся тому, как метко назвал ее.
Если Лайла приближалась к группе школьников, кто-нибудь обязательно говорил вполголоса:
– Вон ведьма идет!
А Гутри нарочно скажет громко, так, чтобы слышала Лайла:
– Будьте осторожны! Приближается Пистолет! Может выстрелить, лучше пригнитесь!
– И с улыбкой загораживал Лайле проход.
– Пистолет заряжен? Пощади меня, Лайла, пощади!