Шарон Крич. Отличный шанс
Шрифт:
судя по твоему последнему письму, ты уже не чувствуешь себя пленницей, не так ли? На рыбалке уже побывала?
Палец Лонни в порядке, спасибо, что спросила, только немного фиолетовый. Моя коленка совсем никудышная.
Сегодня вечером жду в гости Тилли. Хочу угостить ее курицей, фаршированной абрикосами. Очень вкусно!
Три бочки объятий!
С любовью,
твоя тетя Грейс”.
А вот открытка от тети Тилли:
“Милая Динни!
Твой папа беспокоится, потому что это твой папа. Он старается не подавать виду, но я-то знаю, когда он беспокоится.
Ты уже была на речке?
Мои зубы получились не такими, как у Мэрилин Монро, но все-таки довольно симпатичными. Береги свои зубки, хорошая моя!
Сейчас встану на свой самокат (ха-ха, у меня нет никакого самоката!) и поеду в гости к Грейс. Она сообщила, что готовит нечто с абрикосами. Господи помилуй!
Шлю тебе семь миллиардов поцелуев.
С любовью от твоей тети Тилли,
чемпионки по приготовлению творожного желе”.
15. Percorso*
______________
* Кросс (итал.).
В субботу к нам пришел Гутри и сказал:
– Надевай кроссовки! Мы отправляемся в экспедицию!
Я последовала за ним по тропинке через Монтаньолу, потом вниз по узкой дороге, и примерно через пять километров мы дошли до указателя, на котором было написано: “PERCORSO”. Отсюда в лес вела дорожка.
Гутри побежал по дорожке, бросив мне через плечо:
– Бежим! Здесь надо бежать! Не бойся, по дороге будут остановки.
Я побежала за ним в лес, где стояли золотистые деревья, и дорожка тоже была вся в золоте от опавших листьев. Примерно через полкилометра Гутри остановился возле высокой, похожей на лестницу конструкции, сооруженной из толстых ветвей. Возле нее стоял указатель.
– Вот, смотри, - сказал он.
– Здесь написано, что делать. Надо преодолеть препятствие: новичкам - три раза, тренированным - шесть раз, опытным спортсменам - десять раз. Смотри!
– Он взобрался по конструкции до другой лестницы, установленной горизонтально, повис на ней, потом, перебирая руками, добрался до конца и спрыгнул на землю.
– Теперь твоя очередь!
Я перелезла через сооружение три раза, Гутри - десять раз. Мы побежали дальше. Через равные интервалы на дорожке были установлены различные препятствия. В одном месте надо было взбираться по трем пням, каждый выше предыдущего, в другом - идти по узкому бревну, установленному на высоте шестидесяти сантиметров над землей, в третьем - пересечь овраг по раскачивающемуся под ногами мосту.
Я в жизни не видела ничего подобного. Это было похоже на игровую площадку для взрослых, расположенную по всему лесу. Время от времени нам попадались другие любители percorso. To и дело слышался чей-то смех, визги, и, выбежав из-за поворота, мы могли наблюдать, как какая-нибудь супружеская пара или целое семейство цеплялись за ветки или на цыпочках ступали по бревну.
Мы бежали вверх и вниз по холмам, по дорожке, петлявшей между деревьев, вырывавшейся из леса на скалистые утесы и вновь прятавшейся в чаще. В одном месте мы обогнули большой валун, и прямо возле наших ног заплескалась речка, вода в которой была такой прозрачной, какой я не видела никогда в жизни. Она журчала и пенилась, перекатываясь через гладкие камни, и дно речки было видно как на ладони.
– Интересно, здесь рыба ловится?
– спросила я.
– Наверняка ловится!
– ответил Гутри.
Мы побежали дальше и, сделав полный круг, вернулись к тому месту, откуда начали.
– Ну разве не молодцы швейцарцы!
– воскликнул Гутри.
– Столько удовольствия, и вдобавок - бесплатно!
Среди пожитков, хранившихся в коробке, которую я перетаскивала за собой с места на место, имелась складная удочка - подарок папы на день рождения, когда мне исполнилось восемь лет. На следующее утро после пробежки с Гутри по percorso я с удочкой в руках в одиночку пошла на ту самую речку.
Сама не знаю, почему мне так нравилось ловить рыбу. На самом деле я получала удовольствие не оттого, что кто-то попадался на крючок, так как после этого мне приходилось вытаскивать его изо рта рыбы, извиняться перед ней и отпускать ее обратно в воду. Иногда я даже не брала с собой наживку. Настоящее наслаждение я испытывала, когда забрасывала удочку, а потом сидела и смотрела на воду.
Сначала я видела только воду, берега, дно реки, если она была такая же прозрачная, как эта, потом снова оглядывала деревья по берегам, и вдруг происходило нечто. Моему взгляду открывались вещи, которые были не снаружи, а внутри меня. В тот день, сидя на берегу швейцарской речки, я увидела отца, маму, Стеллу, ее маленького, Крика и даже тетю Тилли и тетю Грейс. Я увидела их всех, друг за другом. Конечно, они оставались у меня в сознании, не больше, но все же здесь, на реке, казались почти реальными, словно выплывая из воды прямо передо мной.
И в то время как они стояли у меня перед глазами, я испытывала два противоречивых чувства. С одной стороны, я была совершенно счастлива, будто снова находилась там, где мне хорошо и спокойно, с людьми, которых знаю и которые знают меня. Другим чувством была беспредельная, невыносимая тоска по дому. Оба эти ощущения возникали по очереди, словно боролись друг с другом, и я не знала, какое окажется в конце концов сильнее.
В итоге ни одно не победило. Оба остались со мной, спрятанные под оболочкой моего пузыря, и с ними я пошла домой.
16. Восхожий
Первые две недели я не могла произнести правильно имя Кейсуки. У меня получалось что-то вроде “Кисук”, пока он не объяснил мне, как его имя должно звучать на самом деле. Мы с Кейсуки занимались вместе по большинству предметов. Он постоянно всех удивлял. Это был худой и очень спокойный мальчик, в отличие от подвижного, разговорчивого и атлетически сложенного Гутри. Тем не менее оба подружились и как бы дополняли друг друга.
Когда Гутри придумывал что-нибудь, например, пойти в поход в лес, искупаться в быстрой речке, попробовать какую-нибудь новую еду, Кейсуки, как правило, делал вид, что ему не по душе эта затея. Но в итоге он всегда присоединялся к другу в походе или купании и пробовал вместе с ним новую еду, хоть и приговаривал, что это ту-по или от-вла-тительно. Однако улыбался так широко и радостно, что становилось понятно - ему понравилось.
Когда учительница в классе задавала Кейсуки вопрос, он, пожевав губами, говорил:
– Это вопрос хороший. Я думать о нем.
Сначала мне казалось, этой фразой он хочет скрыть, что не знает ответа или просто не желает разговаривать. Однако по прошествии десяти минут Кейсуки всегда поднимал руку и выдавал что-нибудь необычное и суперинтересное.
Как-то на уроке по истории искусства его спросили о Пикассо. Он сказал:
– Это вопрос хороший. Я думать о нем.
– Через десять минут поднял руку и, показывая на репродукцию в учебнике, заявил: - Это как геометрия.
– И стал делать пояснения по поводу пропорций и перспектив. Закончив, Кейсуки обратился к учителю: - Как вы думать?