Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
Размышляя обо всем этом, Шакунта покачивалась, как бы в полудреме, сидя на большом верблюжьем седле.
Вдруг верблюдица остановилась.
Шакунта приподнялась – и поняла, в чем дело.
Караван подошел к колодцу – но колодец был окружен людьми, поившими свой скот, так что для вновь прибывших там бы не было места. Приходилось ждать в отдалении, но некоторые купцы, оставив груз под присмотром невольников, направились к колодцу в надежде увидеть знакомцев или даже родственников.
Присоединилась к ним и Шакунта.
Не желая слушать упреки и поношения, она ехала позади
Ее внимание привлекли купцы, чей скот был уже напоен, так что они скучали в ожидании. Их было трое – один почтенный и достойный, высокого роста и плотного сложения, с холеной бородой, в которой уже виднелась седина, другой – одного с ним роста, но с лицом не столь полным, с бородой не столь длинной, безупречно черной, а третий – совсем еще мальчик, чьи густые брови сходились на переносице так же, как у тех двоих. И, поскольку они держались вместе, Шакунта поняла, что они – родственники, возможно, даже братья.
Все трое носили одинаковые белые тюрбаны и джуббы, так что по их одежде нельзя было судить о их богатстве, и все же по осанке и достоинству Шакунта отнесла их к владельцам многих лавок и складов с товарами.
Подъехав поближе, сойдя с коня и передав поводья невольнику, Шакунта разглядела лицо самого юного из купцов и поразилась его удивительной красоте. Воистину, все ее свойства проявились тут – гладкость кожи, красивая форма носа, нежность глаз, прелесть уст, стройность стана и привлекательность черт. Единственно завершение красоты, волосы, отсутствовали, ибо купцам и детям купцов не полагались длинные локоны воинов.
А если бы еще и волосы украшали мальчика – то он был бы очень похож на юного Салах-эд-Дина в ту ночь, когда к царевичу привели прекрасную Захр-аль-Бустан… впрочем, и того царевича, и той Захр-аль-Бустан больше не было среди живущих, их сменили совсем иные люди, отрекшиеся даже от прежних имен…
А что касается мальчика – то более всех имен подошло бы ему имя Аджиб, свидетельствуя об удивлении правоверных перед столь красивым лицом.
Шакунта, вздохнув о былом и прикрыв лицо, подошла к купцам и поклонилась. Два невольника, ведя в поводу коня, следовали за ней, как бы давая понять, что эта женщина – не простого рода и обладательница богатства.
– Мир вам, о друзья Аллаха! – сказала она. – Превратности времен заставили меня надеть этот наряд и первой обращаться на дорогах к мужчинам. Но если мое избавление от бед придет через вас – милость Аллаха будет с вами вечно!
– Простор, привет и уют тебе, о госпожа! – отвечал старший. – Спрашивай – мы готовы ответить.
– Я ищу похищенного ребенка, годовалого мальчика, подобного луне в ночь полнолуния, последний вздох моего сердца и отдых моей души, и его увезла женщина моих лет, которая путешествует с многими другими женщинами, и при ней должен быть ее сын, безбородый юноша, но, возможно, он поехал другой дорогой. Ради Аллаха, не встречали ли вы по дороге каравана, похожего на тот, который мне нужен? – спросила Шакунта как можно более почтительно.
– Нет, такого каравана мы не встречали, – подумав, сказал купец.
И все же Шакунта была уверена,
Будь она на месте пятнистой змеи, то постаралась бы избавиться от большинства сопровождавших ее женщин, от которых одно беспокойство…
– О друзья Аллаха, а не предлагали ли вам на этом пути купить невольницу? – продолжала свои расспросы Шакунта. – Вместе с ребенком исчезла его кормилица, и та женщина, скорее всего, захочет сбыть с рук свидетельницу своего преступления. Может быть, вы видели обессилевших лошадей или верблюдов, брошенных их владельцами? Расскажите мне, что вы встретили на пути, да будет моя душа за вас выкупом! Может быть, я нападу на след ребенка!
Самый юный купец дернул за короткий рукав джуббы самого старшего.
– Давай расскажем ей про одержимого! – попросил он. – И красиво, как на пиру для сотрапезников!
Даже голос мальчика напомнил отчаянной воительнице Салах-эд-Дина и те слезы, которые пролила она, страстно желая и не имея права войти в его харим.
– Воистину, эта история – из тех, что годятся для сотрапезников, – усмехнулся средний из купцов. – Но ведь ты ищешь ребенка, о женщина, а нам Аллах послал на пути нечто совсем иное.
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! – воскликнула Шакунта. – Что бы это ни было – расскажите мне, о дети арабов! Уже многие дни я собираю колючки вместо фиников! И след, оставленный той пятнистой змеей на песке пустыни, может оказаться невнятным для всех, кроме меня! О молодец, если ты известишь меня об этом деле – милость Аллаха не оставит тебя!
Последние слова были обращены к мальчику, от чего тот приосанился.
– Говори, о Аджиб! – позволил старший из купцов. – Где вы там, о Али-ибн-Зейд, о Абд-аль-Ахад? Спустите с верблюдицы старца! Ему не вредно будет размять ноги! И присмотрите, чтобы он сходил по малой и большой нужде! Когда караван тронется в путь, мы не станем останавливаться ради него, клянусь Аллахом!
Но мальчик подождал, пока невольники прикажут верблюдице лечь и распутают покрывала на неподвижном всаднике.
– Разве он связан, о друзья Аллаха? – удивилась Шакунта.
– Нам пришлось привязать его к седлу, – объяснил мальчик Аджиб, сперва взглянув на старших и убедившись, что они позволяют ему отвечать. – Он так далеко зашел в годах, что не отличает кислое от горького.
– А ведь этот человек – из благородных… – задумчиво произнесла Шакунта, глядя, как уверенно старец выпрямился и встал впереди невольников, направляясь к месту, избранному для отправления естественных нужд. – Он из тех, кто повелевал мужами…
– Рубаха, в которой он был, расшита золотом, и мы взяли ее себе в уплату за благодеяние, а ему дали одежду попроще, и тюрбан, и джуббу, и башмаки, ибо на нем не было ничего, кроме той рубахи, – сообщил старший из купцов. – Продолжай, о дитя, отвечай на вопросы!
– Мы нашли этого человека в стороне от тропы, – сказал Аджиб. – И сперва испугались, потому что его явление было похоже на козни ифритов, джиннов или гулей.
Мальчик и лицом, и голосом постарался передать этот испуг, вызвав в закаленном сердце женщины нечто вроде умиления.