Шелковый путь

Досжан Дукенбай

— С чем пожаловали?

— Да мы, сынок, от безделья, — начал издалека Сарсенбай сиплым голосом, — не могли отказать просьбе одного молодого парня, неудобно теперь уходить.

Слово взял Акадиль.

— Ты ведь знаешь этого почтенного человека, — сказал он, кивая подбородком на сидящего у двери остробородого, — вот уже сколько лет он исправно пасет совхозных коров, шкуры собирал, словом, немало труда вложил в общее дело. В этом году новый дом построил и завел в него невестку. Родственники поддержали, помогли кто чем смог. Однако говорят, что каждая река течет по своему, богом данному руслу: поистратился, пришлось продать кое-что из скота. Вот его единственный сын окончил

учебу, а все бегает, не может никак найти себе места, не может ухватиться как следует за какую-нибудь работу. Но он, кажется, толковый малый. Попробуй его воспитать — глядишь, и человеком станет.

Сколько ни напрягался Исатай и ни тер судорожно ноющие виски, так и не понял окончательной мысли старика.

— Деньги, что ли, одолжить? — наконец спросил он, — Зачем брать в долг у государства, когда живешь среди родичей: они в беде не оставят, — ответил Ака-диль.

Остробородый старичок выжидающе молчал.

— Воспитаешь — хорошим человеком станет, — продолжал тянуть Акадиль. — Шустрый такой, что в игольное ушко пролезет, расторопный малый, а что до понятливости — так никогда и не скажет: это-де мое, а это твое.

— Сейчас-то он где? — спросил Исатай. — Это не он сбежал, разбив десять дней назад новую водовозку?

Остробородый все молчал, словно воды в рот набрав.

— Ребенок ведь еще совсем, — заступался Акадиль, — возьми к себе под крыло, ведь он тебе не чужой, за братишку будет.

В такое горячее время, когда каждая пара рук на счету, поведение этого ветрогона пришлось явно не по душе, да еще целую экспедицию снарядил для посредничества… столько золотого времени утекает… тьфу, мысленно сплюнул директор.

— Мы слышали, что кассира в армию забирают, а место его вроде свободно теперь…

— Да он верблюда запросто поднимет, не тяжело ли ему будет в кассе сидеть, да на счетах щелкать?

Исатай подчеркнул это намеренно.

— И почему он сам не придет, в конце-то концов? — воскликнул он, не скрывая своего раздражения.

Если бы вместо стариков пришли другие с такой же просьбой, он бы без слов погнал их на рисовые поля. «Натянул бы им на головы собачьи шкуры», — как говорят казахи. Взглянув на смутившегося Сарсенбая, Исатай, однако, подумал: «Неприлично отказывать уважаемому старцу». Он и не догадывался, что все это устроил Остробородый.

— Всю зиму он учился на сварщика, теперь поехал забрать документы в Алма-Ату, — говорит, все распаляясь, старик Акадиль. Взглянул, а у сидящего рядом Сарсенбая лицо вдруг посерело, борода начала часто-часто подрагивать. Обычно он становился таким, когда сильно гневался.

— Возьми к себе в кассиры, сынок. Пока отец жив, пускай зарабатывать научится, как все люди…

Акадиль с опаской посмотрел на Сарсенбая.

— Ну, мы пойдем, пожалуй. Думаю, не оставишь наших слов без внимания, — закончил Акадифь, поднимаясь.

— Подумаем, может, чего и решим, — ответил Исатай и с почтением проводил стариков до двери. Тут он заметил, что Сарсенбай, вошедший к нему уверенно, уходил погруженным в мрачные мысли; умный человек, он, очевидно, посчитал недостойной себя роль, которую сегодня играл. Следом, так и не раскрыв рта, заковылял старичок с острой бородкой.

«Подумаем», — отозвалось в голове еще не успокоившегося Исатая. «Подумаем, — сказал вслух и, сев на стул, залпом осушил еще стакан прохладной воды. — Подумаем». Прямо-таки ниже пояса бьет этот «сварщик». Будто ножом пырнул, видали, каков? А ведь знает, что слова всеми уважаемого старца сквозь уши не пропущу, тем более что в трудные годы сам учился только благодаря помощи Сарсенбая, сидя на его харчах. Поэтому и прислал его. А с каким легкомыслием

он отнесся этой осенью к порученной работе, после приезда из столицы, где учился на сварщика. «Твое поведение озадачило меня, дорогой «братишка», — подумал он. — Конечно же я за то, чтобы помогать расти толковым, расторопным ребятам, как говорит старик Акадиль, всегда следует протянуть руку помощи, кому она нужна. Перед народом я и за хороших, и за плохих в ответе. Ведь есть люди, достойные уважения. Страда нынче такая горячая, что голова кругом идет. Если бы можно было для уборки риса лепить людей из глины, сейчас же засучив рукава принялся бы за работу. А этот «сварщик» болтается где-то в Алма-Ате и в ус не дует, подослав стариков».

Опять задребезжал телефон. Погруженный в нерадостные раздумья, он поднял трубку.

Послышался приглушенный, но приятный, мягкий голос молодой женщины. Это была помощница первого секретаря райкома.

— Исеке, послезавтра в 10 часов утра собирается бюро райкома по орошению риса, приезжайте подготовленным — будете выступать.

«Вот тебе раз, — опешил Исатай, держа трубку в руке. — Да эти сжечь живьем готовы! За окном 40 градусов!»

Вдруг его скрутила резкая боль в животе, и тут он вспомнил, что со вчерашнего дня во рту ни крошки не было. Взял свою соломенную шляпу и, шаркая ногами, вышел. Жара невыносимая. В передней комнате шумно расчирикались воробьи, прячась в прохладе от полуденного зноя. То ли это мошки, то ли колыхающиеся перед глазами миражи подействовали — казалось, что воздух пропитан какими-то клейкими парами. А к раскаленной дверце машины и прикоснуться невозможно. Рубашка прилипла к телу и мгновенно впитала обильный пот, В кабине жарко, словно в хорошо натопленной бане…

Утром Исатай, не заезжая в аул, приехал в райком, прямо с дальних рисовых чеков. Иначе бы и не успел. Грязный, покрытый пылью, словно обстеганная на шкуре только что состриженная шерсть, явился он в райком, вызывая недоумение. Войдя, он направился прямо к графину с водой.

— Все, кто может, сейчас на полях. Всходы ровные, дамба надежно укреплена — так и радует глаза это зеленое море, — начал он, отдышавшись…

Он и не предполагал, что бюро затянется надолго и разговорам не будет конца.

Во время большого перерыва первый секретарь вызвал Исатая к себе. Его вид не предвещал ничего хорошего. «Может, наговорили обо мне плохого?» — пронеслось в голове Исатая.

— У тебя в совхозе есть кассир?

— Недавно в армию забрали. На его место ищем теперь подходящего человека, — ответил председатель.

— Так как прикажешь понимать трезвон, который вы подняли до самой Алма-Аты. Сколько можно говорить: присылайте в райком данные о кадрах, берегите их. Сейчас из столицы второй раз позвонят. Солидный человек, начальник крупного треста. «Слыхал, в совхозе «Келин-Тюбе» место кассира свободно», — говорит. Откуда это он пронюхал? Узнай он, что горы Каратау сдвинулись с места, и бровью не поведет, а тут на тебе… «В том совхозе мой племянник никак работы найти не может. Сам недавно женился, да и отец состарился уже…» Все уши прожужжал: «Сделайте кассиром, сделайте…»

— Да, действительно, есть у нас один парень, на сварщика выучился.

— А если сварщик, значит, нужно бежать в Алма-Ату и просить там работы?

— Ребячество это…

— Что ж, отложим все районные дела и будем искать тебе кассира, так, что ли? Да услышь это народ — стыд и срам! Чего это ему приспичило делать дела через посредников?

«Надо же, получается, что я сам его послал, — подумал Исатай, расстроившись. — Мало было тебе подослать ко мне стариков, теперь в поисках связей пустился в столицу, мерзавец!»