Шепот стрекоз (сборник)
Шрифт:
Через день, во время завтрака, Лаура опять подошла к нему со своей тарелкой и таинственной улыбкой на лице, но не стала садиться рядом, а только обдала мимоходом жарким шёпотом:
– И снова здравствуйте! Приятного аппетита, Мишель! Сегодня видела вас во сне. Вы подумали над моим заманчивым предложением?
– Я же импотент, как вы изволили выразиться, – ответил он недружелюбно. – Какой от меня прок.
– Я пошутила. Не злитесь. Со мной такое бывает. Как стемнеет, жду вас за кустами жасмина у крайней беседки.
Она рассмеялась, но тут же обуздала себя, приложив ладонь ко рту, и получилось, будто удачно подавила позыв к зевоте. Затем, стянув спереди халат у талии,
Он усмехнулся, уткнувшись в тарелку. А когда в очередной раз поднял глаза, увидел Диану. Она шла к мойке с пустой тарелкой. Прямая, напряжённая. Возле его стола приостановилась, сказала тихо:
– Не связываетесь с ней, Миша. Она сумасшедшая. Пристаёт ко всем мужикам. Одного довела до инфаркта, другой умом повредился, а третий у неё на глазах выбросился с седьмого этажа. Она ведьма.
Он кивнул – мол, так и понял, – и она пошла дальше. Позже, на прогулке, он не видел ни той, ни другой. Видимо, до обеих дошло, что он не расположен общаться с ними, и они решили ему не досаждать.
Однако на следующий день за завтраком Лаура подошла к нему с претензией.
– Почему вы не пришли? Я вас ждала. Насквозь пропахла жасмином, – она поднесла свою грудь к его носу. – Чуете? – Он отклонился. – Вы не только не мужик, но и не джентльмен.
Он неприязненно передёрнул плечами.
– Послушайте…
Лаура выпучила глаза, хлопнув ладонью по столу.
– Не перебивайте женщину! Учтите, я всё вижу. Это вон та бледная спирохета сбивает вас с толку, – она указала на сидящую за ближайшим к раздаточной столиком Диану. – Не водитесь с ней. Она фригидна, как кусок протухшей говядины. И не слушайте её, если вы мужчина. Она хочет нас поссорить. Но я этого не допущу!
Он не выдержал, тоже хлопнул по столу.
– Нет, это вы послушайте! Я сам решаю, с кем мне водиться, а с кем нет!
Все полустёртые клиенты пансионата испуганно склонили головы к тарелкам и замерли в ожидании конца представления. Лаура в удивлении вытаращила глаза и рассмеялась.
– Боже! Какой темперамент! Вот таким вы мне больше нравитесь. И вообще вы мне напоминаете Микки Рурка. Знаете такого голливудского мужлана? Я его обожала в молодости. Писала ему письма, в которых объяснялась в страстной и бездонной любви. Посылала фотки во всех видах и позах. Но он пренебрёг мною, говнюк. Не позвал, и сам не приехал. Даже денег не прислал в качестве компенсации за принесённый мне аморальный ущерб. А с вами у нас обязательно получится. Вам требуется постоянный массаж конечностей. И я вам его обеспечу. Причём бесплатно. Я в этом очень хорошо разбираюсь. Будете стоять, как миленький. Даю вам вторую попытку. Начнём сначала. Жду сегодня вечером за тем же кустом жасмина. Сразу после ужина. Я же вижу, вы не против.
Он попытался что-то возразить, но она прикрыла ему рот ладонью и тяжело задышала.
– Я разве не сказала, что я на вас запала? Тогда говорю. Что вам ещё надо? Не капризничайте. Мужчине не пристало пренебрегать такими, как я.
Она окинула присутствующих победоносным взглядом и продефилировала к выходу. Сразу после того, как закрылась за ней дверь, уткнувшиеся в тарелки приподняли головы и, глядя в его сторону, неуверенно зааплодировали, словно поступил новый приказ свыше: «оглядываться и аплодировать можно, но громких оваций не устраивать!» Теперь он склонился над тарелкой и жадно принялся за холодный омлет. Он ни на кого больше не хотел смотреть, только услышал, как кто-то торопливо прошаркал мимо и бросил шёпотом: «Спасибо, Миша!» Это была Диана.
На свидание в указанное место он, конечно, не явился, он вообще в этот день отказался от прогулки – у него поднялось давление – просидел в своей комнате, изредка с опаской поглядывая в окно. Ему отсюда была видна часть площадки для прогулок и беседка, за которой и должно было состояться свидание. Он видел Лауру. Она то появлялась у беседки, в нетерпении оглядывая двор лечебницы, то скрывалась в кустах. И явно нервничала. Ему стало не по себе. Но Гудрон знаками дал ему понять, что всё будет в порядке, не дрейфь, поставим бабу на место. На другой день он тоже пропустил и прогулки, и посещение столовой. Довольствовался стаканом чая и куском хлеба с холодной котлетой, которые ему по-приятельски принёс Гудрон. Гудрон даже предложил по маленькой, сунув руку под матрас. Но от выпивки он отказался.
Не прошло и недели, как Лаура заявила о себе новым вывертом, в той же самой столовой. Он как всегда обедал, выбрав стол, который поближе к окну. Он любил смотреть на верхушки деревьев, устремлённых ввысь, особенно, когда они качались от ветра. Они казались ему живыми, неистово возводящими молитвы к небу. Он не был религиозным человеком, но иногда, в порыве раздумий о быстротечности времени, детально анализировал события своей жизни, и ему вдруг хотелось верить, верить и в чудо сотворения, и в загробный мир. Так было и в этот день, кажется, была среда. Небо затянули тучи. Моросил дождь. Он смотрел на застывшие пики елей, устремлённые в клубящуюся массу ненастья, и думал о вечном.
И в это время, словно молния полыхнула в столовой, он услышал пронзительный женский крик. Это Лаура таскала за волосы Диану. И, что интересно, вопила не Диана, а сама Лаура, видимо, получая огромное удовольствие от своих инквизиторских действий. Он крутанул кресло и покатил к дерущимся. Хотя их и нельзя было назвать дерущимися. Диана почти не сопротивлялась. На её белом, качающимся из стороны в сторону, лице был написан ужас, и она не понимала, как из него выбраться. Он уже был близко и со всего маху наехал на Лауру и сбил её с ног. Она вскочила, бросилась на него дикой кошкой. И если бы в ту же минуту не появились санитары, исполосовала бы ему ногтями всё лицо. Они подхватили разъярённую женщину под руки и повели к выходу.
– Она отбила у меня мужика, сучка! Я с тобой ещё разделаюсь, гадюка! Проститутка недоделанная! И мужик попался дрянной! Нападать на женщину, сволочь! – кричала Лаура с багровым лицом и изо всех сил сопротивлялась, так что санитарам пришлось буквально волочить её по полу.
Он заметил, что режим лечебницы не отличался особой дисциплинарной строгостью. И руководство, и медперсонал были лояльны к проявлению некоторого рода вольностей в поведении своих подопечных, щадя их самолюбие и в то же время оберегая от нервных перегрузок. И лишний раз не маячили у них перед глазами, наблюдали за ними скрытно, обеспечивая таким образом видимость свободы. (Но наши люди, привыкшие к тому, что в течение жизни их повсюду гнобят и опекают на всех уровнях и по всякому ничтожному поводу, и потому всегда готовые к оборонительной позиции, терялись от этого, вероятно, понимая подобную заботу, как знак беды по отношению к собственному здоровью, и их охватывала анемия безысходности, воля к жизни приглушалась, и её подменяла безотчетная покорность судьбе, что он, не лишённый наблюдательности, классифицировал как стёртость). Однако, когда ситуация наподобие вышеописанной выходила из-под контроля, администрация во имя спокойствия других жёстко, но и без лишнего шума, пресекала нежелательные вспышки своеволия.