Шерас
Шрифт:
Вот таким был Кадиш, который себе на беду построили авидроны. Поэтому даже несколько тысяч метательных механизмов не могли разрушить его. Прошло десять дней, но не образовалось ни одного пролома, на что в первую очередь рассчитывали авидроны. Конечно, стены и башни сильно пострадали, а защитники понесли серьезные потери, но всего этого было недостаточно, чтобы приступить к решающему штурму.
Алеклия приказал метать в стены столько снарядов, сколько возможно. К крепости опять послали землекопов, которые стали подсыпать землю, тем самым уменьшая высоту стен. Поскольку купола оказались непригодны для штурма этой крепости, мастеровые изготовили двести осадных башен подходящей высоты и проложили до стен
Каждый день напоминал ожесточенную битву. Иргамы всеми доступными средствами пытались помешать проведению осадных мероприятий. Имея на стенах три тысячи метательных механизмов, способных выпускать тяжелые снаряды, они неистово отстреливались, осуществляли дерзкие вылазки. Несколько сотен матри-пилог постоянно атаковали Кадиш сверху, сбрасывая на головы цинитов гарнизона все, что было припасено в корзинах. Иргамы отвечали яростным градом стрел.
Вскоре половина землекопов была перебита, и, испугавшись больших потерь, Инфект вовсе прекратил земляные работы. После таких адских трудов оказалось, что кадишская стена потеряла в высоте всего пять мер.
Алеклия, внимательно наблюдая за происходящим, видел, насколько хорош Кадиш и насколько самоотверженно защищается иргамовский гарнизон. Ему оставалось только догадываться, какие потери понесут авидронские партикулы в случае штурма. И даст ли этот штурм желанный результат! Вскоре он пожалел, что начал осадные работы, не разрушив предварительно метательные механизмы на стенах. Слишком большой урон они нанесли.
Потом Алеклия предпринял несколько ложных штурмов. В конце концов, иргамы перестали обращать внимание на маневры противника и больше не перебрасывали гарнизон с места на место. Инфект осуществил настоящий штурм в том месте, где стена была более всего разрушена, а башни — повреждены. На отрезок стены длиной в тысячу шагов он направил более ста тысяч цинитов, включая почти всех наемников. После тяжелого сражения штурмующие захватили четыре участка стены, но закрепиться на них не удалось. Видя, что штурм захлебнулся, а потери велики, Алеклия, сильно расстроенный, приказал дать сигнал к отступлению. В этот трагический день авидроны потеряли двадцать пять тысяч человек, из которых половину составили наемные воины.
Через пятнадцать дней штурм повторили. Еще через три дня предприняли третью попытку ворваться в Кадиш. Всё безрезультатно. Мало того, в Кадиш прорвался большой конный отряд иргамов, совершив один из самых хитроумных маневров, которые Алеклия когда-либо видел. Еще через несколько дней этот же отряд осуществил блестящую вылазку, полную безрассудной отваги и нахальства. Воинам Тхарихиба удалось воспользоваться некоторой оплошностью ночной стражи, ворваться в расположение одной из авидронских стоянок и произвести там внушительное опустошение, а потом через главные ворота спокойно вернуться обратно в крепость. После этого Инфект приказал заложить все кадишские ворота каменными глыбами.
Проходил месяц за месяцем, а крепость не сдавалась. Идти же на штурм Алеклия больше не решался, справедливо считая, что даже если и ворвется в Кадиш, то потеряет столько воинов, что слава такой победы померкнет в сравнении с горечью утрат. Тем более что в сегодняшней тяжелейшей обстановке, когда Авидрония подвергалась угрозам со всех сторон, терять большую часть такой прекрасно обученной и испытанной боями армии было никак нельзя.
Напряжение росло. Военачальники хмурились, циниты скрипели зубами. Общее настроение было скверным. Алеклия старался не показываться на людях. Ухудшилась атмосфера и в самой Авидронии. Победное ликование в честь сражения под Кадишем сменилось жесткими обвинительными речами ораторов. Поднялись и народные собрания. Круг Ресторий прислал Инфекту требование немедленно начать штурм и вести его до победного конца. В противном случае выборщики грозили ему низложением. Только Провтавтх, используя весь свой авторитет и силу своего голоса, призывал народ к терпению. Таблички с его речами вывешивались во всех городах Авидронии.
Алеклия понял, что главного штурма не миновать, но оттягивал его всеми возможными способами. Он еще надеялся, что гарнизон сдастся. Однажды Инфект приказал не останавливать работу метательных механизмов даже ночью. С тех пор он окончательно потерял покой. Осадные работы не прекращались ни днем, ни ночью. Шум, грохот, тысячи звуков сменили собой чудесную ночную тишину.
Алеклия стоял у своего шатра и смотрел в сторону ненавистного Кадиша. Сотни горящих, искрящихся зангний со свистом рассекали фиолетовый сумрак, устремляясь к крепости. Преодолев расстояние, они ударялись о стены и разлетались пылающими осколками. Огонь на мгновение охватывал участок стены и тут же затухал. Вот огромное каменное ядро с грохотом упало на вершину башни. Безупречное метание. Хрустнули зубья парапета, посыпались вниз осколки.
Инфекта потревожили. Он нехотя оторвал взгляд от завораживающей картины ночной осады.
— Мой Бог! — К нему подошел айм Белой либеры, несущий стражу. — С тобой просит встречи партикулис Эгасс. Я ему сказал, что он должен обратиться к Лигуру, но военачальник настаивает. Он говорит, что его дело носит самый безотлагательный характер и требует именно твоего вмешательства.
Айм был явно смущен. Он не понимал, почему какой-то партикулис, которых здесь сотня, имеет наглость обращаться к самому Инфекту. Невиданное дело. Но ответ Алеклии удивил воина еще больше:
— Немедленно пропусти.
Вскоре перед Божественным предстал начальник партикулы «Неуязвимые» — в бронзовом шлеме, в начищенных доспехах и при полном вооружении. На его шее был повязан золотой платок, из-под которого выглядывали уголки еще нескольких цветных платков меньшего достоинства.
— Так-так, — улыбкой приветствовал Инфект старинного боевого товарища и жестом остановил его попытку опуститься на колени. — Вижу, ты все-таки решил откликнуться на мое предложение. И правильно. Место либерия, о котором я тебе говорил перед кадишским сражением, всё еще не занято.
— Эгоу, мой Бог! — отвечал Эгасс. — Я пришел хлопотать не о новых должностях. В нашем лагере творится беззаконие. С доблестными воинами обращаются, как с последними негодяями. Я прошу справедливости и защиты.
— Кто же смеет обижать авидронских цинитов, тем более монолитаев? — Алеклия был изумлен. — Кто в состоянии их обидеть, да еще после этого остаться в живых?
— Вишневые, мой повелитель, — отвечал партикулис.
Инфект изменился в лице. Он даже как-то невольно оглянулся по сторонам. Алеклия вспомнил, как перед кадишской битвой прочитал донесение Вишневых, в котором Эгасс обвинялся в измене. Он тогда думал сам разобраться с этим делом, но так ничего и не предпринял — погряз в заботах, да и случившееся затем сражение всё расставило по своим местам.
Божественный увлек Эгасса в шатер и коротко бросил:
— Рассказывай.
Эгасс рассказал, всё что знал. Потом ответил на вопросы Инфекта.
— Так ты считаешь, что этот ДозирЭ — не иргамовский лазутчик?
— Никоим образом. Он храбрейший воин, готовый в любое мгновение умереть за Авидронию. Все, что с ним произошло, — случайность, нелепое стечение обстоятельств. А его друзья «на крови» — такие же верные тебе циниты. Если б ты видел, насколько хороши они в схватке!
— И ты можешь за них поручиться?