Шерлок от литературы
Шрифт:
— И, тем не менее, тема становится всё актуальнее, — возразил я. — Уже мало кого смущают академические исследования гомоэротических мотивов Михаила Кузмина, Николая Клюева, Софьи Парнок или Марины Цветаевой. Было бы любопытно выследить — откуда что берётся. Говорят уже и о Микеланджело и Леонардо…
Глаза Мишеля потемнели.
— Геи любят записывать в свои ряды гениев без личной жизни, забывая, что подлинное творчество вообще-то аскетично, — Литвинов всё ещё хмурился, но потом усмехнулся. — Впрочем, каждый век приписывает гению свой порок. Помнишь в пушкинском «Моцарте и Сальери» молва приписала создателю Ватикана убийство натурщика? Он-де ваял скульптуру умирающего, а юнец не мог изобразить смерть достаточно достоверно, и тогда Микеланджело придушил его. В этом нелепом вздоре, однако, как сказал бы поэт, есть величие замысла, наше же столетие обвинило титана Возрождения в содомии. Он, стало быть, не убил, а любил натурщика. Но речь идёт о шестнадцатом веке — тоже революционном с точки зрения информации, это же век Гуттенберга, век книгопечатания. От этого времени остались тонны исторических документов, архивных записей, личной переписки, свидетельств очевидцев, мемуаров,
— По-моему, начало подобным легендам положил Фрейд, — смутно припомнил я когда-то прочитанное. — Главными постулатом его работы является то, что Леонардо да Винчи является гомосексуалистом из-за отсутствия женского образа и материнской любви в детстве.
— Фрейд считал творца зависимым от его либидо, — согласился Литвинов. — Он уложил воображаемого Леонардо на воображаемую кушетку, задавал ему вопросы, сам же на них и отвечал и в итоге поставил диагноз — «гей». Фрейд заключил, что Леонардо идеализировал и желал свою мать, хоть тому нет никаких подтверждений: ни признания самого Леонардо, ни свидетельства современников. Дальше Фрейд сделал вывод, что из-за недозволенной любви к матери Леонардо не мог полюбить другую женщину, и его влекло к мужчинам. И подобная глупость почти столетие воспринималась всерьёз, подумать только, — вздохнул Литвинов. — На самом деле, Леонардо да Винчи был брошен матерью, а Марсель Пруст — чрезмерно обласкан. В результате, согласно учению Фрейда, обоих ждала содомия. Тебе не кажется, что фрейдистская психология похожа на абстракционизм в живописи? Концепция толкования зависит от каприза интерпретатора.
— Но тот факт, что ни Леонардо, ни Микеланджело не были женаты и не один из них не оставил потомства, способствовал подобному умозаключению, — поддел я Мишеля, который, как мне показалось, был слишком безапелляционен.
— Но брак не является зеркалом сексуальных предпочтений, — возразил Мишель. — Что же касается Леонардо, его мозг переполняли сотни идей в ботанике и анатомии, в математике и аэродинамике. Он постоянно работал над всевозможными изобретениями от летательного аппарата до пропеллера. В перечне своих профессий он поставил живопись на последнее место, сиречь, художником он себя не считал. Он покрывал записями тысячи страниц, оставил после себя целую библиотеку, где писал наоборот, как бы в зеркальном отражении букв и слов. Никому не известно, почему он так делал, но тексты его давно прочитаны. В них удивляет… или не удивляет? — перебил себя Литвинов, — отсутствие записей личного характера. Отсутствуют размышления о дружбе, верности, любви, семье. Огромный ворох бумаг заполнен чертежами машин, оружия, сложными расчётами и анатомическими рисунками конечностей и органов тела. Чертежи чередуются с эскизами человеческих лиц и тел. Но даже наброски обнажённых людей лишены — вглядись в них — даже малейшей чувственности. Это рисунки аскета: иллюстрации к вечному поиску идеальных пропорций. Каждая строка — постоянная работа мысли. Но столь чётко работающая голова — не может быть головой содомита.
Я осторожно высказал ещё один аргумент.
— Однако я прочёл у Хуана Льоренте, он пишет об испанской инквизиции, что содомия каралась смертью через сожжение, что приравнивало её к колдовству. То есть гомосексуальная связь для мужчины была дорогой на эшафот. Думаю, законы Италии не сильно отличались от испанских. Если Леонардо и был гомосексуалистом, он никогда не признался бы в этом ни публично, ни в своих записях, ни в дневниках, ни друзьям, ни родственникам. С другой стороны, Леонардо был окружён молодыми мужчинами — подмастерьями и учениками. А геи говорят, что Леонардо и Микеланджело изображали только обнажённые мужские торсы…
Литвинов покачал головой.
— Если бы один из его подмастерьев был любовником, допустим, Микеланджело, то скрыть подобный факт было бы чрезвычайно сложно. Слухи об этом расползлись по Флоренции, Милану и Риму с быстротой лавины. Если этого не произошло, то он не содержал любовников. А что до мужских торсов, то тут — обычная кривизна взгляда содомитов и незнание реалий времени. В Римской церкви существовал — причём, он не отменён и доныне — негласный запрет на изображение обнажённого женского тела: считалось, что оно пробуждает блудные мысли и вожделение. Художники, понятное дело, запрет пытались обойти, рисуя античные сцены, но тому же Микеланджело сделать это было сложнее других: он постоянно работал в Ватикане на глазах всей папской курии и инквизиции. Тут особо не пошалишь. Впрочем, характер у Буонаротти был вовсе и не шаловливый.
— А что так?
— До Микеланджело художники не имели ни гербов, ни фамилий. Их называли в честь отца или города, и это касалось даже Леонардо да Винчи. Микеланджело же был дворянином. Занятия живописью считались низким ремеслом, но рано осиротевший мальчик провёл детство в доме кормилицы в семье каменотёса, полюбил пластику глины и ни о чём другом не думал, только учиться скульптуре и живописи. Отец бил его, но юнец настоял на своём, и в 12 лет его отдали обучаться живописи в мастерскую Гирландайо. Мастер поручал ему копировать картины великих мастеров, и Микеланджело делал это так искусно, что копия была лучше оригинала. Его заметили Медичи. Лоренцо Великолепный сразу же отправил Микеланджело в академию, где он изучал латынь, философию, литературу, и вошёл в круги интеллектуальной элиты, познакомился с выдающимися поэтами, литераторами, музыкантами, получил неограниченный доступ к сокровищам семьи Медичи, в частности, к коллекции античных скульптур, где проводил всё свободное время в зарисовках шедевров. Вскоре его произведения уже считались наивысшими достижениями искусства — и это ещё в молодости мастера, а прожил он почти 89 лет, по тем временам — целую эпоху! За годы его жизни сменилось тринадцать пап, и он выполнял заказы для девяти из них. Сохранилось много документов
— Весь в творчестве?
— Да, это и есть подлинное творчество. Творец рабски служит своему таланту, все остальное для него теряет смысл, — кивнул Литвинов. — В академии Буонаротти знакомится с Джорджо Вазари, который стал его биографом и старательно вёл записи событий в жизни Микеланджело. Тем не менее, первое упоминания о каком-то чувстве появляется, когда художнику уже за пятьдесят. Вазари пишет, что Микеланджело сдружился с Томазо де Кавалиери. Значит ли это, что Микеланджело влюбился? Нет, Кавальери был женат, его сын стал в будущем известным композитором Эмилио де Кавалиери, этих людей связала глубокая дружба и духовная близость до последнего вздоха художника. Затем судьба сводит Микеланджело с Витторией Колонна, маркизой ди Пескара. Она вдова, потерявшая мужа на поле брани, когда ей было двадцать пять. Все попытки семьи сосватать вдову наталкивались на сопротивление женщины, ведь только в качестве вдовы маркиза могла распоряжаться собственными финансами и недвижимостью. Она устроила салон, где говорили о науке и искусстве. Гордого, неуживчивого, мрачного и сурового Микеланджело принимали там как царственного гостя. Когда они познакомились, ей было уже сорок шесть, Микеланджело — шестьдесят. Но он влюбился и проводил всё свободное время в её обществе. Она стала его музой. Ходили слухи, что он несколько раз делал ей предложение. Но она оставалась непоколебима в отношении брака. Спустя десять лет Виттория внезапно умерла. Микеланджело написал сонет на смерть любимой женщины, и это было последнее его стихотворение. Больше он не писал, перестал заниматься живописью и отказывался принимать заказы на скульптуры, ссылаясь на преклонный возраст. Ему было семьдесят два. Вазари писал: «Особенно велика была любовь, которую он питал к маркизе Пескара. До сих пор хранит он множество её писем, наполненных самого чистого сладчайшего чувства. Сам он написал для неё множество сонетов, талантливых и исполненных сладостной тоски. Он со своей стороны любил её так, что, как он говорил, его огорчает одно: когда он пришёл посмотреть на неё уже неживую, то поцеловал только её руку, а не в лоб или в лицо. Из-за этой смерти он долгое время оставался растерянным и как бы обезумевшим» Завещание самого Буонаротти очень коротко: «Я отдаю душу Богу, тело — земле, а имущество — родным». Это пример аскетизма, спокойствия, ума и зрелости, — всего того, что начисто отсутствует у содомитов, — заключил Мишель.
— Но ведь он жил во времена Борджа, Медичи, по сути, время суетное, пустое и блудливое… Я не прав?
— Нет, это кажется издали, — Мишель открыл энциклопедию. — Смена папы меняла жизнь и политику. Микеланджело родился при Сиксте IV, Франческо делла Ровере, монахе-францисканце. Его сменил Иннокентий VIII, Джанбаттиста Чибо, когда художнику было всего двенадцать, Иннокентий, кстати, издал буллу Summis Desiderantes, чем положил начало ведовским процессам, а восемь лет спустя его сменил Александр VI, Родриго Борджа, и правил одиннадцать лет, до августа 1503. Микеланджело в это время двадцать восемь лет. Пий III, Франческо Тодескини-Пикколомини распорядился стереть саму память о Борджа, но месяц спустя умер. Юлий II, Джулиано делла Ровере, созвавший Пятый Латеранский собор, ненавидел Борджа не меньше предшественника. Он как раз и предложил план перестройки базилики св. Петра и привлёк к нему Буонаротти. Затем на папский престол попадает старый знакомый Микеланджело — герцог Джованни Медичи, ставший Львом X и не имевший даже священного сана на момент избрания. Распутные были времена, да. Но его сменил Адриан VI, голландец, боровшийся с обмирщением курии, ярый контрреформатор. Когда Микеланджело было уже сорок восемь, на престол взошёл Климент VII, Джулио Медичи, кузен Льва X, незаконный сын невинноубиенного Джулиано Медичи. Редкий был тупица, допустил разгром Рима. Одиннадцать лет спустя его сменил Алессандро Фарнезе, Павел III, открывший Тридентский собор. Это уже жёсткая контрреформация. Юлия III и Марцелла II, проводивших ту же политику, сменяет в 1555 году Павел IV, это инквизитор-доминиканец Джанпьетро Караффа. Тут уж не пошалишь. Третий Медичи — Джованни Анджело, Пий IV, заново открывает Тридентский собор и завершает его. Микеланджело дожил и до правления святого Пия V, Антонио Микеле Гислиери, издавшего Римский катехизис и основавшего конгрегацию «Индекса запрещённых книг». Но времена менялись, а Микеланджело оставался собой.
Я сдался.
— Но это всё дела давно минувших дней, — сказал я, — предания, так сказать, старины глубокой. Но в литературе — ты можешь выследить черты педерастии?
Литвинов покачал головой.
— В стилистике — нет, я уже говорил, а вот в содержательности…
По-моему, именно тут Литвинов задумался и пообещал посмотреть нескольких авторов-геев.
— Я отмучил скучнейших «Фальшивомонетчиков» Жида и прочёл на английском кое-что Берроуза. Читал Кузмина и пролистал Форстера. Эту книжонку Жене, — он указал носком на рваньё, на котором разлёгся кот Гораций, — тоже прочитал. И ещё кое-что полистаю. Для наблюдений хватит. Поразмышляю на досуге.
Досуг Мишели длился три дня. Мне показалось, что когда я навестил его в выходные, он был бледнее обычного и пожаловался мне на хандру, едва я переступил порог.
Я поинтересовался её причинами. Мишель сообщил, что геевский андеграунд порядком вымотал его. Я разлил по бокалам остатки коньяка, оставшиеся с нашей прошлой встречи, а Мишель порезал лимон и сварил кофе.
Я устроился напротив и приготовился слушать.
— Все, что я прочёл, — начал Литвинов, — написано в разное время, кое-что тогда, когда содомия считалась откровенной мерзостью, и теперь, то есть во времена свободы, когда вы можете считать её мерзостью, но говорить об этом не свободны. Однако большой разницы в книгах этих периодов нет, кроме одной — скрытый гомосексуализм менее противен, чем открытый.