Шесть могил на пути в Мюнхен
Шрифт:
Выжить Рогану удалось чудом. Его убили выстрелом в затылок, затем бросили на гору трупов других заключенных, которых расстреляли во дворе Мюнхенского дворца правосудия. А шесть часов спустя в Мюнхен вошли передовые части Третьей американской армии, и люди из санитарного батальона обнаружили эти тела. И когда добрались до Рогана, выяснилось, что он еще жив. Пуля ударилась в кость черепа, пробила в ней отверстие, но в мозг не попала. Подобного вида ранения — явление не столь уж и редкое при попадании осколка, но при выстреле из малокалиберного оружия это редкость.
Рогана
Уже выписывая Рогана из последней больницы, врачи предупредили, что пить ему категорически нельзя. Противопоказаны также слишком активные занятия сексом и еще желательно бросить курить. Его также заверили в том, что интеллектуальные способности ничуть не пострадали, просто ему надо отдыхать немного чаще, чем обычному человеку. Выписали таблетки против головных болей. Приступы таких болей, объяснили врачи, будут случаться периодически из-за повышенного внутричерепного давления, как последствие полученного ранения и вшитой серебряной пластины.
Если вкратце, его мозг стал уязвим перед любыми физическими и эмоциональными нагрузками. Если соблюдать режим и осторожность, он вполне может дожить до пятидесяти, даже до шестидесяти лет. Надо следовать всем этим рекомендациям, регулярно принимать лекарства — в их число входили и транквилизаторы — и каждый месяц приходить на обследование в ветеранский госпиталь. Рогана всячески уверяли в том, что его феноменальная память ничуть не пострадала. Как позже выяснилось, это было правдой, в том и крылась жестокая ирония судьбы.
На протяжении первых десяти лет он послушно следовал всем этим рекомендациям, принимал лекарства, каждый месяц ходил в госпиталь проверяться. Но основным осложнением стала его уникальная память. Ночами, когда он ложился в постель, перед глазами вставали события военных лет, словно кто-то прокручивал ролик с фильмом. Он видел семерых своих мучителей в зале Мюнхенского дворца правосудия с высокими сводчатыми потолками, видел их в мельчайших подробностях. Он чувствовал, как широкополая фетровая шляпа сползает на лоб, как в шею упирается холодный ствол. Как его поглощает нескончаемая ревущая тьма… Стоило закрыть глаза — и он слышал жуткие пронзительные крики Кристин, доносившиеся из соседней комнаты.
Эти десять лет превратились в сплошной ночной кошмар. Выписавшись из госпиталя, он решил поселиться в Нью-Йорке. Мать скончалась вскоре после того, как его объявили без вести пропавшим во время боевых действий, так что никакого смысла возвращаться в родной городок не было. К тому же Роган решил, что в Нью-Йорке легче будет найти
Он получил работу в одной из крупнейших страховых компаний. Суть работы сводилась к простейшему статистическому анализу. И тут, к своему изумлению, Роган вдруг обнаружил, что она почти ему непосильна — никак не удавалось сосредоточиться. Его уволили за некомпетентность — унижение, от которого он страдал почти физически, не только морально. Это событие подорвало веру Рогана в людей. Кого они из себя строят, как только посмели вышвырнуть его на улицу — и это после того, как он едва не погиб, защищая их жалкие шкуры во время войны?
Он устроился секретарем в Администрацию по делам ветеранов в Нью-Йорке. При поступлении ему присвоили третью категорию, это означало, что в неделю он получал шестьдесят долларов и задания выполнял простейшие: заносил данные в карточки, сортировал их. По окончании Второй мировой в Америке появились миллионы новых ветеранов, на каждого следовало завести карточку, и Роган начал подумывать о создании компьютеров. Но лишь через два года он смог вывести сложную математическую формулу, на основе которой могла бы действовать компьютерная система.
В этом великом и замечательном городе он влачил жалкое существование. Шестидесяти долларов в неделю едва хватало на самые необходимые расходы — платить за крохотную квартирку на окраине Гринвич-Виллидж, покупать замороженные продукты и виски. Последнее было необходимо — только напившись, Роган мог заснуть и не видеть страшных снов.
На протяжении всего рабочего дня он возился с этими скучными документами, затем приходил в жалкое свое жилище, разогревал замороженную еду и поедал на ужин эту безвкусную теплую кашицу. Потом выпивал полбутылки виски и погружался в забытье на неубранной постели, иногда даже не раздевшись. Но даже несмотря на это, кошмары продолжали его преследовать. И были, как он успел отметить, ненамного хуже реальности.
В Мюнхенском дворце правосудия его лишили человеческого достоинства. Сделали с ним примерно то же самое, что угрожали сделать мальчишки, когда Рогану было тринадцать, — то был «взрослый вариант» срывания штанов и забрасывания их на фонарный столб. Они подмешивали ему в еду слабительное — питание там было скудное: утром то, что они называли овсянкой, вечером тушеные овощи, — желудок не удерживал пищу, она почти сразу же вылетала наружу. Когда его вытаскивали из камеры на допрос, ежедневное испытание за длинным столом, Роган чувствовал, как штаны прилипают к ягодицам. И еще от него постоянно воняло. Но хуже всего было видеть ухмылки на лицах мучителей. В этот момент его охватывало жгучее чувство стыда, как оскандалившегося мальчишку. И одновременно это почему-то сближало его с теми семерыми мужчинами, которые подвергали его пыткам.
Даже теперь, годы спустя, Роган не мог избавиться от этого воспоминания, что делало его крайне замкнутым. Он редко выходил из дома, чтобы с кем-то встретиться, не принимал приглашений на вечеринки. Познакомился с девушкой, работавшей в Администрации по делам ветеранов, огромным усилием воли заставил себя как-то ответить на ее интерес к себе. Она пришла к нему домой на ужин с выпивкой и недвусмысленно дала понять, что готова остаться на ночь. Но когда дело дошло до постели, Роган потерпел фиаско.