Шестые врата
Шрифт:
Первой неожиданностью было то, что в клубе их уже поджидала целая ватага Стасиных друзей, из которых наиболее раздражающим был некто Макс, нагло лапавший аспирантку в самых аппетитных местах и обменивавшийся с нею оливками из коктейля без помощи рук. Все началось с легкой иронии по поводу успехов «подопытного», перешедших в откровенные насмешки, которые стали только злее, когда «кролик» показал зубы и начал платить весельчакам той же монетой. Анастасия взирала на происходящее с высоты — попеременно то каблуков, то барного табурета — и хихикала все громче, по мере того, как вишенка приближалась ко дну очередного
Устав соревноваться в остроумии, Макс изящно завершил матч пощечиной, пославшей чудо-очки под ноги танцующим (то была более ранняя модель) и явившей миру истинное лицо Данилы, особенно выигрышное в режущих вспышках софитов.
– Динго!
Нет, мама никогда не назвала бы ее так. Голос раздается снизу, с потемневшего асфальта под растрепанными тополиными кронами. Она высовывает голову в окно и ощущает на лице холодные капли. Что-то не так – с этим окном, с ней самой, с водой, заливающей лицо.
Полгода Данила сидел в своей комнате в ожидании новых «глаз» и думал: о том, что люди подменяют истинную природу мира и вещей их внешними оболочками, которые изменчивы, как осенняя погода, и ничего не говорят о своем содержании. О том, что знает, как пахнет зрелый помидор, мятная зубная паста и кожа Светы в жаркий день. Их невозможно перепутать или подменить. О том, что всегда мог сказать по голосу, когда человек лжет — до того момента, как научился видеть его лицо. О том, что хочет попробовать кожу Светы на вкус и описать его словами. Еще он размышлял, для чего все то, что случилось — случилось, и почему именно с ним.
Данила узнал, где живет Света, хотя это оказалось нелегко. Поехал к ней так же, как она когда-то приехала к нему — без предупреждения, вооруженный только надеждой, темными очками, занятыми у соседа, и белой тростью. Он отвык ходить без глаз. Пару раз завалился на улице, уехал не на ту ветку метро, чуть не погиб под колесами машины на переходе. И все же добрался до цели. Света была дома, когда он позвонил в звонок. Данила узнал ее сразу, как только она показалась на пороге. Девушка стояла молча, но он слышал ее дыхание, и по его ритму понял — она тоже знала, кто перед ней.
— Прости меня, — сказал он, надеясь, что голос скажет ей больше, чем слова.
Еще минуту она стояла тихо. Он почувствовал движение воздуха и замер, ожидая прикосновения ее пальцев. Воздух ударил в лицо вместе с хлопком закрывающейся двери. Данила услышал, как дважды повернулся замок.
Верно! Ведь оно не открывается, окно в ее комнате. Двойные рамы намертво заклеили какой-то давно прошедшей зимой, и теперь между ними лежат пожелтевшие ватные сугробы, усеянные иссохшими трупиками чудом попавших в герметичное пространство мух. Динго никогда не считала их, но почему-то подозревала, что насекомых шесть.
Страх сжал горло, заставив издать жалкий, захлебывающийся звук.
Данила впервые увидел Врата, когда лежал в коме. В то время, конечно, он не знал, что это Врата. Никто не знал. Их первые снимки появились в прессе полгода спустя. Данила пребывал между сном и небытием, парил в ничто без запахов, звуков и ощущений, когда там вспыхнули Они. Он опознал форму ворот — похожих касались его руки, когда он обследовал территорию интерната — и цифру «шесть», которую видел впервые. Но в сознании не имелось ничего, что могло бы объять цвета. Свежую яркость зеленого. Тревожную глубину красного. Они беспокоили, намекали на существование целого мира, ранее недоступного. Возможно, любопытство, страстное желание познать этот мир и подтолкнули пациента к пробуждению.
Первые месяцы из-за обилия новых впечатлений он совсем не вспоминал о Вратах. Пока неожиданно не наткнулся на фотографию в интернет-новостях, которая показалась на удивление знакомой. Данила долго сидел над картинкой, размышляя, где мог видеть ее раньше, но напрашивавшийся ответ казался слишком невероятным, чтобы принимать его всерьез. Затем поток событий смыл загадку в подвал памяти, где она долго покоилась в темноте и прохладе.
Когда дверь Светы навсегда закрылась перед ним, Данилу снова стали посещать Врата. Они являлись по ночам, потому что, как и все зрячие, он видел теперь цветные объемные сны. Образ красной шестерки на зеленом фоне не давал ему покоя, и он начал собирать всю доступную информацию об объекте — в основном с сайтов, которые читал вслух синтезатор голоса. Так он узнал о различных гипотезах о происхождении и назначении Врат. Узнал о «безумных сталкерах», пытавшихся пройти на ту сторону. И решил открыть дверь, запертую для других.
Прямо над ней распахнулось небо – серое, облачное, бесприютное. С него текло. Она сморгнула капли с ресниц. Смазанные сумерки наверху сложились в потолок с огромной рваной дырой, из краев которой торчала перекрученная арматура. В эту-то дыру и заглядывало небо, будто хотело посмотреть, где там застряло на пути к нему несуразное существо по имени Динго.
Она подняла руки, заслоняясь от режущего света. Пальцы, между которыми просовывались настырные лучики, дрожали и были измазаны чем-то серым. Три, четыре, пять... – принялась она считать, как в фильмах, но картинка расплывалась, и Динго виделось то десять на каждой руке, то шесть. Она зажмурилась и попробовала сесть. Небо тут же плеснуло пригоршню дождя прямо на макушку, беззастенчивые струи потекли за воротник. Уже второй раз за этот нескончаемый день ее угораздило промокнуть до нитки. День! Какой день? Ведь недавно еще была ночь. И Еретик. И река...
– Динго?
Она повернулась на голос, и крик застрял в пересохшем горле. Зомби цвета пепла карабкался к ней по усыпанной каменной крошкой лестнице. Длинноволосая голова дернулась в странно знакомом жесте, и из-под челки выглянули глаза Края – такие же дрожащие и расплывчатые, как ее неподдающиеся учету пальцы.
– Ты в порядке?
Вопрос заставил ее внезапно остро почувствовать, как твердые грани врезаются в тело через промокшую джинсовую ткань, как затекла неудобно подвернутая нога, как тяжело бухает что-то при движении в правой коленке.
– Я... я... – Динго осознала, что пытается нашарить опору в куче битых кирпичей, к которым кое-где пристали бумажные клочки - кажется, бывшие когда-то цветочными обоями. Мечущийся взгляд прилип к багровой полосе, разрезающей надвое лоб Края там, где разошлись поседевшие от бетонной пыли волосы. – А ты?
Знакомая кривоватая усмешка тронула серые губы:
– Трудно сказать. Если то, что у меня раскалывается башка, показатель, то, похоже, я еще жив. А где остальные?
Мгновения до беспамятства заметались у Динго в голове зеленоватыми вспышками.