Дорогой кто угодно, за Ваше письмоОт 9-го ноября— большое спасибо.Да, болею, но это пройдет само.Все хорошо, а точнее, невыносимо.Когда говорят, что мы совершаем кругОбщий для всех, обычный, – то это враки.Каждый из нас дает свой отдельный крюк,И нам позавидуют бешеные собаки.«Все проходит, и раньше всего любовь.Два года— и все, начинай сначала».Чтобы больше не слышать подобных слов,О любви я попросту замолчала.Перешла на «приятно было узнать»,«Очень рада», «удачи», «пиши», «посылаю», «вышли».Сама отдала все то, что
можно отнять,И сохраняю только такие мысли,К которым не подобрать ни ключа, ни слов.Во всяком случае, как правило, не находим.Да здравствует почта— честный, простой улов:О здоровье, работе, конечно же, о погоде.
«Влюблённый для друзей потерян потому…»
Влюблённый для друзей потерян потому,Что верен до конца сомнительной догадке:Вокруг идёт война, и следует емуТо молча выжидать, то мчаться без оглядки.Любимых к нам вели таким кружным путём,В такой кромешной тьме учили улыбаться…Назло придуман свет и звук изобретён,И тысячи вокруг прожекторов и раций.Чтоб не добил его попутчик-конвоир,Чтоб не прикончил взгляд и речь не доконала,Кто любит, тот бежит. Он трус и дезертир.Он без вести пропал, избегнув трибунала.
«Сказав «Прощай», ты остаёшься жив…»
Сказав «Прощай», ты остаёшься жив,и то же слово выслушав в ответ,ты застываешь, трубку положив,и смотришь на какой-нибудь предмет.Следишь, угрюмый снайпер, вор, шпион,упрямый испытатель злой тоски,как в вазе раскрывается пион,лениво разнимая лепестки.Теперь ты и цветку, и вазе враг.Пропасть, как и положено вещам,они стремятся. Спрятаться во мрак.Вещей не существует по ночам.Ты, повторяю, жив, а прочих нет.Выбрасывая новые «прощай»в холодный, по ночам горящий свет,в тебе одном вращается праща.
«Поживём, пожалуй, молча и врозь…»
Поживём, пожалуй, молча и врозь,Неспеша старея, ровно дыша.Если кто увидит меня насквозь,он решит, что сердце— вроде ежа.Сердце в тесной клетке, в глухой норе,в нежно-колкой шкурке, в кромешной тьме—лаковый каштан в своей кожуре,тихий заключённый в своей тюрьме.И какой ещё ни придумай троп,—Для кого? Ведь мы же молча и врозь.То есть сердце— это маленький гроб,и болит отчаянно каждый гвоздь.
«Бежать, бежать… и остановиться…»
Бежать, бежать… и остановиться,отплыть и лечь, и смотреть на берег,в замке копаясь вязальной спицей,каких в шкафу ожидать Америк?Не спать, не спать… и уснуть под утро.Скучать, скучать… и забыть на вечер.Как дыры эти зияют мудро:длиннее ночи, сильнее встречи.Упал туда, полежал и вышел.Дожил до лета, сумел не спиться…Вздремнул— и ожил. Скучал, но выжил.Блестит бесцельно стальная спица.
«Я плыву из последних сил…»
Я плыву из последних сил,хочешь— верь мне, а хочешь— нет.Но уж если меня спросил,если слушаешь мой ответ,то узнай, что всех нас опятьтайно бросили в бездну вод.Если ты это будешь знать,может, кто-нибудь доплывёт.Море, море со всех сторон,и кораблик встаёт на рейд.Это снится мой давний сон,благосклонно кивает Фрейд.В южной тьме не заметит он,как трепещет ночной платан.Кто-то высветлен и влюблён,кто-то
в белой рубашке там.И сигналит вовсю листваотдалённому кораблю,и закатаны рукавау рубашки, как я люблю.Персонажи счастливых сноввсе молчат, о чём ни спроси,а несчастных— так много словговорят из последних сил.Я-то сон и плыву во мглу,но платан и кораблик— явь.Подремли, прислонясь к стволу—я к тебе добираюсь вплавь.
«Я бы жизнь провела…»
Я бы жизнь провела,скользя рукой по руке—словно вниз по реке,пока не проглотит мглакомнату и меня,шум за окнами, мат,падающий, звеня,подтаивающий март,пошловатый мотивс настоящей тоской.Мгновенье цепко схватив,придерживаю рукой.
«Над жизнью любой образуется туча…»
Над жизнью любой образуется туча.В неё собираются ревность и ярость.Туда потихоньку, кряхтя и канюча,с грехом пополам поднимается старость.А ты остаёшься внизу, и за ниткудержа этот шар грозовой и огромный,похож на большую больную улитку,улитку, которая стала бездомной.Призывно звенят сказки мёртвого леса,и звери попарно выходят из мрака…И всех наших ссор дымовая завесауже не спасёт от обычного страха.
«Ночные облака…»
Ночные облакаНад спящими домамиКолеблются слегка,Как сумрачное знамя.Окончилась войнаБольшой победой утра.Бледна и холодна,Просыпанная пудраНа лица пустырейЛожилась. Потепленье…Чугунных батарейХолодные колени,Звонки из темнотыИ радиотревоги,—Все ждали, чтобы тыСпустил с кровати ноги.Но некто— на иномНастаивал несмело.Являясь только сном,Он ничего не делал.Он был неуязвим,Он спал и снился разом.Пока мы спим— мы спим.Ко всем словам и фразамМы глухи. В нём былаУсталость высшей пробы.И утренняя мгла,И круглые сугробы,И то, что он молчалМолчанием бездонным,—Привязанность к ночамИ верность побеждённымБудило в нас опять…Ничто не важно, кромеТого, что можно спать.Там нас никто не тронет.
«Кто неотступно думает о ком-то…»
Кто неотступно думает о ком-то,Как будто бы по гулким анфиладамЗа ним идёт, и ни в одной из комнатИм никогда не оказаться рядом;Кто радостно старается всего-тоЧужое мысленно поймать запястье,Чья глупая и странная работаИ есть так называемое счастье;Кто привязался к мыслям, – так слепомуУже не выйти без его собаки,Идёт по свету, для него пустому,За поводок цепляется во мраке;Кто слушает шаги, кого хватилоТолько на то, чтобы услышать— живы,Кто до сих пор ни скрытого мотива,Ни потайной какой-нибудь пружиныНе обнаружил в жизни, ни просвета…Того уже давно пора отвлечь, ноТак неотрывно думает, что этоИ называется, должно быть, – вечно.