Шизофрения
Шрифт:
ГЛАВА ВТОРАЯ
Самолет набрал высоту, о чем сообщила погасшая надпись «Пристегните ремни».
— В Каир по делам? — взъерошенный мужчина в соседнем кресле смотрел с интересом. — Или на кинофестиваль?
— А вы на кинофестиваль? — уклонилась Александра от ответа.
— Ну да, пригласили в жюри, — небрежно сказал он и поднял руку, подзывая стюардессу. — Будете сок или… — глянул вопросительно.
— «Или» — не буду, — улыбнулась Александра. — Воду без газа принесите, пожалуйста, — попросила она стюардессу.
— А мне — коньяк, — дополнил заказ мужчина.
— «Режиссерский чай?» — продемонстрировала Александра знание специальной
— Откуда знание тонкостей съемочного процесса? — живо поинтересовался попутчик.
— Особенности профессии, — туманно ответила Александра.
— Позвольте представиться, — спохватился тот. — Максимилиан.
— Волошин? — с улыбкой поинтересовалась она.
— Нет. Кинокритик, — рассмеялся он, протягивая визитную карточку, извлеченную из портмоне.
— Александра. Врач… психиатр, — добавила она, решив сразу расставить точки над «и».
— Никогда бы не подумал, что… бывают такие психиатры, — заулыбался попутчик, разглядывая ее с нескрываемым восторгом.
— Вы меня на работе не видели, — небрежно бросила она.
— Готов прямо сейчас… — он сделал паузу, — продемонстрировать свою психическую несостоятельность и… в лечебницу. При условии, конечно, что лечащим врачом будете именно вы.
— Сначала надо диагноз поставить, — усмехнулась Александра. — А то вдруг вы на себя наговариваете?
— Так ставьте же скорее, — весело сказал Максимилиан, принимая у стюардессы заказанные напитки и протягивая воду Александре. — Задавайте же свои психологические вопросы, — он выжидательно уставился на попутчицу.
— Ну, и когда же у нас снова будет хорошее кино? — сделав строгое лицо, спросила Александра и отпила глоток воды, со скрытой усмешкой наблюдая за выражением лица Максимилиана, который явно не ожидал такого поворота беседы. — С психологизмом — чувствами, страстями, полутонами, искренней и талантливой игрой актеров, фразами, в которые хочется вслушиваться, с послевкусием и желанием посмотреть еще раз. Когда перестанем американскую жвачку пережевывать? Или перевелись на Руси «кинобогатыри»? — она
— А кому-нибудь, кроме вас, меня и еще небольшой группы зрителей сегодня нужно такое кино? — чуть помедлив, спросил тот. — Ваше здоровье! — пригубил коньяк. — Российский зритель за последние годы настолько оболванен, что размышлять, а уж тем более сопереживать не желает. Ищет острых ощущений, спецэффектов и компьютерной графики. Целое поколение уже выросло на американском киношном фастфуде. Забежал, проглотил, побежал дальше. Вроде бы перекусил, а тяжесть на желудке быстро пройдет, — он отпил еще коньяка. — Хотя, без всякого сомнения, у американцев есть талантливые фильмы, заставляющие зрителя рефлексировать, задевающие тонкие струны души, но…
— С этим я не спорю, — Александра упрямо наклонила голову, — вопрос в том, почему мы в кино и на телевидении все время пытаемся подражать и копировать не самое лучшее? Повсюду «эрзац»! Старательно подменяем искренние чувства животными инстинктами и рефлексами, великолепный русский язык — «новоязом». А оболваненные подростки жуют попкорн, запивают колой, смотрят на экран и думают: «Блин! Он — такой же, как я! И говорит также! Значит я — правильный», и уверены, что настоящая дружба — это как в бандитской «Бригаде», а друзья — это братва. Почему развращаем наших девочек, непрерывно показывая и называя «светскими львицами» тех, кого раньше всегда называли… — она помедлила, подбирая слова, — шлюхами и шалавами? Это все умышленно или от собственной пустоты?
— По поводу шлюх и шалав могу вам, сударыня, одно словечко подкинуть, которое моя бабушка покойная еще с дореволюционных времен сохранила. Распутных девок знаете как тогда называли?
— И как же?
— «Горизонталки».
— Спасибо, запомню, — кивнула Александра.
— А по поводу подражания и копирования худшего в наших СМИ скажу так: это — война, которую мы, к сожалению, проигрываем. Потому что играем по чужому плану.
Александра вопросительно посмотрела на него.
— «Война смыслов», — пояснил Максимилиан. — Раз невозможно победить Россию военными средствами и затруднительно подчинить экономическими, особенно при высоких ценах на нефть и газ, главным оружием американцев становится навязывание смыслов в собственной трактовке, то есть, уподобление противника себе.
— Ну, да, есть такой прием нейролингвистического программирования, — согласилась она. — Если хочешь завоевать расположение и доверие собеседника — подстраивайся, повторяя его жесты и слова, становись похожим на него.
— А здесь — ровно наоборот, — продолжил Максимилиан, — не подстройка, а навязывание русскому народу собственных ценностей, модели поведения, символов, жестов, мимики, оборотов речи, внедрения «новояза», как вы верно подметили. И все это, товарищи, посредством средств массовой информации, в том числе, кинематографа как важнейшего из искусств! — последние слова он сказал, слегка картавя, подражая интонациям и жестикуляции вождя мировой революции. К счастью ногами на кресло, как на башню броневика, залезать не стал.
Александра рассмеялась.
— Подстраивается большая часть нашей так называемой властной и денежной элиты, — продолжил Максимилиан, — в неудержимом желании понравиться и выглядеть на Западе своими. На случай бегства.
— Без сомнения, знаки, образы и символы для разных людей могут иметь разное значение и восприниматься ими по-разному, — сказала она и, зябко поежившись, отвернула в сторону сопло воздухопритока. — Для китайца крест — это просто пересечение двух палок, а для христианина символы инь и ян, — всего лишь завитушки на черно-белом фоне. Кстати, не знаете, как правильно: «ян» или «янь»?