Школа ненависти
Шрифт:
— Знаю! — ответил я и добавил: — Только я один не пойду, мы вместе с Колькой…
— Это его дружок неразлучный, тоже сирота, — объяснила мать.
— А можно его позвать сюда? — спросила дама.
Я прибежал на квартиру к Кольке и еще с порога закричал:
— Идите скорей к нам! Хозяйка пришла. Не бойтесь! На елку приглашает!
Колька вошел в кухню нахмуренный, а его мама робко встала у порога.
— Оба они хорошие, — расхваливала нас мама, — и в школе у них ни одной тройки. Все пятерки да четверки.
—
Как только домовладелица ушла, мы сразу тотчас же стали готовиться к завтрашнему вечеру.
Максимовна и Уткин удивлялись нашему счастью.
— Десять рублей за билет — не шутка, — пыхтя трубкой и кашляя, покачивал головой Уткин, — за десять рублей нашему брату рабочему целый месяц прокормиться можно.
— Да я в последний год на фабрике десять рублей в месяц зарабатывала, — завидовала и Максимовна.
У меня был большой длинный ремень с тяжелой медной пряжкой. Все мальчики завидовали этому ремню. При встрече с «клопами» и во всех решительных случаях я накручивал конец ремня на руку и наступал. Этим ремнем я никого никогда не ударил, но «клопы», только увидя этот ремень, убегали от меня без оглядки.
Никогда и ничего я не скрывал от мамы, и, наверное, поэтому она сказала мне:
— Такую страсть надевать туда не годится. — И купила мне синенький поясок с кисточками.
Наконец наступил следующий день, и мы с Колькой в свежих рубашках, причесанные, с белыми носовыми платочками в карманах, отправились на елку.
— Молодцы, настоящие молодцы! — провожая нас, сказал Уткин. — Только пальтишки-то у вас лохматые.
— Ничего, чай, пальтишки-то снимут там, — заступилась за нас Максимовна.
У калитки нас встретил сторож, рыжий старик.
— Проходите, проходите, ребята. Вот налево, только ноги отряхните хорошенько, — ласково сказал он.
В большой светлой прихожей было тепло. Из-за дверей доносился шум, говор и долетали звуки рояля.
— Раздевайтесь, мальчики, — сказала нам молодая красивая горничная в белом передничке. — Положите пальто вот сюда, — и указала на груду детских пальтишек, уже лежавших у вешалки на блестящем паркетном полу.
Мы засунули шапки в рукава пальтишек и положили их в общую груду.
Рядом на большой вешалке висели мужские и женские пальто, и мы догадались, что гостей на елке уже много.
— Мальчики, проходите сюда, проходите, милые, — воскликнула высокая полная барыня, незаметно подошедшая к нам в узком, блестящем платье до самого пола. Она повела нас по коридору, ввела в большой полутемный зал, велела сесть на стулья в уголке и сказала таинственно:
— Сидите здесь и ждите.
Оставшись одни, мы с Колькой осмотрелись. В зале на стенах висели большие картины. Передняя часть зала была отделена занавеской, и мы догадались, что там и стоит елка. На стульях и креслах, составленных в зале рядами, сидели так же тихо, как мы, еще несколько девочек и мальчиков.
Издалека, из других комнат, долетал смех. К нам в двери зала заглядывали то старики, то старухи.
Наконец свет за занавеской вспыхнул ярче.
— Можно начинать, — сказал кто-то, и занавеска отодвинулась. Большая елка была так красива, что сначала даже стало больно глазам.
По левую сторону елки сидели хозяева: барыни, важные старики и нарядные старухи, а по правую были разложены подарки. Из длинных раскрытых коробок на нас смотрели большие куклы, лежали два барабана, возвышалась большая пачка шерстяных рубашек. Под елкой стояли маленькие белые валенки и лежало несколько пар коньков вместе с новыми черными и желтыми сапогами.
Неожиданно раскрылась боковая дверь, и к елке побежали зайцы, лисицы, медведи, петухи, гуси — переодетые дети наших хозяев. Они запрыгали вокруг елки, заплясали. В другой комнате кто-то заиграл на рояле, и неуклюжий медведь пошел плясать с маленькой белочкой, в которой я узнал девочку, так хорошо кружившуюся на коньках.
После плясок стали показывать, как зимой стрекоза пришла к муравью просить обогреть ее. Нам с Колькой все это было известно и даже противно было глядеть, как девчонка с тоненькими крылышками за плечами — «стрекоза» — стала плясать.
Мы с Колькой смотрели на елку, на танцы, но все наши мысли невольно устремлялись к конькам и сапогам. Ведь они стоили так дорого, что мы могли только мечтать о них.
Наконец все представление окончилось, и началась раздача подарков.
Седой старик в золотых очках и старушка в черном платье сели на стулья у елки, а барыня в голубом платье подвела к елке какую-то девочку и спросила:
— Что ты хочешь?
Девочка выбрала куклу, старуха погладила ее по голове и еще дала в придачу красные рукавички.
В это время два гимназиста подошли с другой стороны, не спрашивая разрешения, взяли по паре коньков и ушли.
У меня словно что-то оборвалось в груди.
— Коля, пойдем туда. Ведь видишь! — требовал я, но Колька больно ударил меня локтем.
Следующую пару коньков отдали незнакомому мальчишке, и мы слышали, как старик сказал:
— Ничего, что сапоги велики, подрастешь.
Так раздавали подарки, и мы с Колькой ждали, когда дадут нам.