Школа прошлой жизни
Шрифт:
— Я… хотела бы отдохнуть, господин директор. Мне нехорошо.
Лэнгли сочувственно кивнул и указал в сторону комнаты, в которой остановилась госпожа Коул.
— По-моему, горит где-то там?
Руки у меня занемели от страха. Он имел в виду, что я могла что-то поджечь? Но меня видела госпожа Джонсон, потом Трэвис, и я застыла, не зная, что сказать или сделать. Лэнгли пугал меня или я просто не понимала его? Я осмелела и взглянула ему в лицо — ни злобы, ни агрессии, одно нетерпение, словно он стоял на старте и никак не мог дождаться, пока судья даст сигнал к началу забега. Такие же лица были у моих сокурсников в университете, когда мы проводили ежегодные соревнования, — только азарт и желание опередить соперников.
Кого собирался опережать Лэнгли?
— Мне кажется… — Я облизала губы, но нет, мне уже не казалось, хотя я допускала, что сама внушила себе то, чего нет. — Действительно что-то горит?
Я не чувствовала запах дыма, как могло быть при пожаре в здании, скорее это походило на запах горелой сухой листвы.
Лэнгли сорвался с места, будто ждал этих слов, как сигнала судьи. Я не успела удивиться и подумать, что все это могло значить, как он распахнул сначала дверь комнаты госпожи Джонсон, потом — дверь комнаты госпожи Лидделл… госпожи Коул и Эдны Стрэндж, и воскликнул с плохо скрытым восторгом:
— Зовите Фила, быстрее!
Но ноги меня не слушались, я приросла к месту. Лэнгли был сейчас не директором Школы, он был мальчишкой, поймавшим мяч, охотником, попавшим в дичь с одного выстрела. Он обернулся ко мне — глаза его странно сияли, махнул рукой и исчез в комнате. Да, теперь я явственно ощутила, как в коридоре пахнет травами, горящими травами. Госпожа Коул забыла снять чайник с огня?
Я наконец отмерла и кинулась из коридора.
— Фил!
Пришлось прокашляться, потому что голос сорвался и стал похож на беспомощный птичий писк. Недавнее мое состояние не отпускало, мне все еще было скверно.
— Фил! Сюда! Скорее!
Я бросилась обратно. Фил меня, возможно, услышал, но его «скорее» никак не было молниеносным. Лэнгли могла понадобиться помощь, я знала, что с огнем шутки плохи, хотя ни разу мне не довелось видеть настоящий пожар. Может быть, Лэнгли тоже?..
Но дым — теперь это уже было видно — шел из небольших отверстий, проделанных в сундуке госпожи Коул. Дым шел из того самого сундука, куда она сложила все самое ценное из своих запасов, но в тот момент я не подумала о том, сколько денег теряет Школа. Это было нелепо — поджигать сундук. Бессмысленно. Я тихо ахнула, а Лэнгли резким движением откинул с сундука крышку и отскочил — вовремя, потому что пламя, обрадовавшись притоку воздуха, полыхнуло, и если бы не проворство Лэнгли, его непременно бы обожгло.
— Где Фил? — крикнул мне Лэнгли, но не стал ждать ответа, одним прыжком оказался возле столика, схватил чайник, выплеснул его содержимое в сундук, и этого, конечно, не хватило, пламя уже облизывалось по верху, Лэнгли ничего не оставалось, кроме как обойти сундук и безопасно для себя захлопнуть крышку.
Пламя тотчас утихло, из отверстий повалил дым, но сразу же пропал, оставив лишь легкие серые пятна, а Лэнгли смущенно сказал:
— Ну, пусть тогда догорает?
— Сущие! — услышала я за спиной и поняла, что в коридор набилась половина обитателей Школы. Я разобрала голоса студенток, что само по себе было событием, они редко заходили в наш коридор. — Госпожа Коул, вы что, уронили туда свечу? Переселились в Школу, чтобы сжечь ее к Нечистому?
Мне не нужно было поворачиваться, чтобы оценить все ехидство Джулии. Кто-то из девочек засмеялся, остальные зашикали. Потом меня оттолкнули, и госпожа Коул вихрем влетела в комнату.
— Не надо открывать сундук, — предупредил ее Лэнгли. — Воды нет, поэтому пусть оно уже сгорит. Сундук окован, должен выдержать, — в тоне его скользнуло сомнение. — Вы очень неосторожны, госпожа Коул.
Она стояла между мной и Лэнгли, и я не видела выражение ее лица, но поникшие плечи говорили о многом. Несколько раз она вздохнула, потом выпрямилась.
— Я не кидала туда свечи, если вы об этом, господин директор! Вы знаете, какая сумма сейчас сгорает в этом сундуке? Я забрала самое ценное, что было в моих теплицах, и ладно бы, что там снадобья против простуды и легких болей, этого добра и без меня достаточно, но я положила туда то, что собиралась продать весной! — Она повернулась ко мне, и лицо ее было красным от гнева. — Скажите ему, госпожа Гэйн, чего лишилась Школа! И кто это сделал, хотелось бы мне знать?
Она смотрела поверх моей головы на тех, кто стоял в дверях, я обернулась, чтобы всех их увидеть. Может, понять, кого она подразумевает. Джулия, госпожа Джонсон, конечно же, тут как тут, подслеповато нюхает воздух, мелькает макушка Честер, маячит опоздавший Фил. Так на кого же она уставилась?
— Сущие, госпожа Коул, мы все были внизу, — фыркнула Джулия. — Вы сами всех нас видели, когда спустились. Ну, если только вы не хотите обвинить Стефани и господина директора.
— Я? — потерянно всхлипнула я и посмотрела на Лэнгли. Он нахмурил брови, покачал головой. — Я… — Сущие, я должна оправдываться и объяснять, что я не могла этого сделать! — Я… я была у госпожи Джонсон, сэр, а потом… потом говорила с Трэвис!
Я сама бы не поверила своим жалким потугам. Лэнгли остановил меня коротким жестом.
— Вас никто не обвиняет в поджоге, госпожа Гэйн.
— Еще бы кто ее мог обвинить, она пришла ко мне совершенно зеленая, — крякнула госпожа Джонсон. — Мне пришлось влить в нее препарат для рожениц, иначе бы она растянулась рядом с бедолагой Джонни. Если у тебя от природы кривые руки, Камилла, так не вали на других!
Я оказалась прямо между ними, и, наверное, именно это помешало госпоже Коул накинуться на госпожу Джонсон, но, может, и присутствие Лэнгли.
— Что вы себе позволяете, язва старая? — выкрикнула госпожа Коул. — Да как ваш поганый язык повернулся?
— Устами Дщери своей глаголет Сущая, — парировала госпожа Джонсон, нимало не смутившись. — Слушай глас ее, как слушал бы глас Сущей, да через знание снизойдет благодать.
Джулия опять хихикнула. Виной был ее характер или же они не слишком ладили с госпожой Коул? Лэнгли махнул рукой, прекращая спор, но госпожа Коул его не увидела. Краснота с ее лица спала, теперь она была очень бледной, напуганной, мне стало ее искренне жаль. Сгорели результаты ее трудов, дорогостоящие результаты, и я сильно сомневалась, что она сама могла так оплошать.