Шкурный интерес
Шрифт:
– Вам какую Ирину? Лучникову или Железную?
– Мне обеих, – шутя ответил Дмитрий Анатольевич.
Но Севда Газамфаровна юмора не восприняла.
– Так! – сказала она, захлопывая папку. – Это уже выходит за всяческие рамки…
Дмитрий Анатольевич пожертвовал еще одним ширваном и тем самым наконец-то утихомирил милую даму, после чего переписал адреса в свою записную книжку.
– Кстати, – заметила Севда Газамфаровна, – Лучникова сейчас преподает у нас в школе русский язык и литературу. А вот Железная… Девятый класс она не закончила, была с позором исключена из школы, так как уже тогда начала заниматься
– А можно сейчас переговорить с Лучниковой? – задал вопрос Степанов.
– Будет перемена, найдете ее в учительской. А у меня, извините, много дел.
Мы дождались звонка. Звонок этот никак нельзя было спутать со звонком на урок, так как из всех дверей радостным потоком вырвался дружный ребяческий возглас:
– Перемена-а-а!!! Гуля-ай!!!
Мы со Степановым на тот момент скучали у дверей в учительскую. С началом перемены к комнате начали подтягиваться педагоги. Когда в этом избегаемом школьниками кабинете собралось достаточно народу, мы с Дмитрием Анатольевичем вошли.
– Скажите, пожалуйста, как нам отыскать Ирину Лучникову? – обратилась я к преподавателю с курчавыми черными волосами.
– А вот она!
Педагог указал на обаятельную худенькую девушку в строгом костюме. Ее можно было бы назвать красавицей, если бы не заметно кривые ноги.
– Вы Ирина Лучникова? – спросил Степанов.
– Да, а что вы хотели?
– Нам хотелось бы поговорить с вами наедине.
– Давайте побеседуем в коридоре, – предложила Лучникова.
Дмитрий Анатольевич кивнул. Мы остановились у окна, выходящего на школьный двор.
– Я вас слушаю, – тихим приятным голосом молвила Лучникова.
– Понимаете, в чем дело, – сказал Степанов, – мы частные детективы и разыскиваем девушку по имени Ирина, которая в девятом классе встречалась со взрослым мужчиной – бизнесменом Мамедом Расуловичем Ильясовым. Это либо вы, либо ваша одногодка, тоже учившаяся в этой школе, – Ирина Железная.
– Вы, наверное, имеете в виду Железную, – поспешила объяснить Лучникова. – У нее действительно что-то такое было. Вот только исключили ее из школы. Ладно, это неважно…
– Говорят, Железная зарабатывает на хлеб проституцией, – заметил Степанов.
– Да. Но мне совсем не хочется говорить на эту тему.
– А вы можете что-нибудь рассказать о том мужчине, с которым она в девятом классе встречалась?
– Абсолютно ничего. Я даже не помню его в лицо. Я в школе была замкнутой, ни с кем не общалась…
– Понятно. В таком случае, извините за беспокойство. Спасибо!
– Ничего. Вы меня даже заинтриговали! Не каждый день меня вызывают из учительской частные детективы и задают странные вопросы. Какой-то просвет в череде серых будней.
Мы со Степановым засмеялись.
– До свидания!
– До свидания! – кивнула она.
– Наверное, эта девушка чудовищно одинока, – сказала я Дмитрию Анатольевичу, когда мы покинули территорию школы. – Мне даже стало грустно.
– И отчего это люди бывают одинокими? – задумчиво произнес Степанов. – Наверное, такая у них судьба…
– Самое удивительное то, что Железная живет далеко от Кубинки, – говорил Дмитрий Анатольевич, вертя в руках раскрытую записную книжку. – Это на Восьмом Километре, рядом
– С удовольствием!
Мы вошли в метрополитен на станции «Низами».
– Так звали великого азербайджанского поэта, – сообщил Степанов.
У входа мою сумочку проверили полицейские. Опуская в контролирующий аппарат один из четырех круглых красных жетончиков, которые мы за минуту до этого приобрели в кассе, Степанов признался:
– Как-то в детстве этот аппарат меня крепко прищемил – я поторопился и не дал ему среагировать на пятачок. С тех пор не могу проходить через подобные конструкции спокойно.
По эскалатору мы спустились в зал, украшенный разноцветными мозаичными фресками, изображавшими различные сказочные сценки.
– А вот это – иллюстрации к поэмам Низами, – кивком головы указал на мозаики Степанов.
Мы вышли на перрон. Внизу, где пролегали рельсы, деловито сновали крысы.
– А сумки всегда проверяют? – спросила я.
– Да. Тут ведь еще теракт был. Говорят, некоторые погибли, пытаясь спастись. Падали на рельсы в туннеле и сгорали, сраженные напряжением в две тысячи вольт. Мой знакомый тренер по плаванию рассказывал, как чудом избежал страшной участи. Он повздорил с кассиршей, продающей жетончики. Эти кассирши любят обсчитывать людей на сдачу. Обязаны вернуть сумму, которой должно хватить еще на один жетончик, а вместо этого дают, скажем, на пятьдесят манат меньше. И еще возмущаются, что человек закатил скандал из-за копеек. Просто посылает подальше с той суммой денег, которую она вам вручила и на которую вы законно собираетесь приобрести жетон. Свое они не упускают. Вот мой знакомый с такой врединой пререкался и опоздал на тот роковой поезд.
Тем временем подошел поезд, и мы с Дмитрием Анатольевичем поспешили к открывшимся дверям. Вагон был набит битком.
На следующей станции в вагон влезла еще куча народу, и началась настоящая давка. В воздухе резко запахло потом. Отовсюду доносились странные слова «бас-абас».
– Что такое бас-абас? – спросила я.
– Давка, – ответил Степанов.
– Прекратите до меня домогаться! – закричала полная женщина мужчине с орлиным носом, которого толпа прижала к ее спине.
– Бакинский метрополитен – самый эротичный метрополитен в мире, – сострил молодой человек в очках, вокруг засмеялись.
Я подумала, что то же самое можно сказать относительно тарасовских трамваев и троллейбусов и вообще по поводу любого общественного транспорта в любом городе бывшего Советского Союза.
– Лучше бы мы поехали на такси, – заметила я.
– На обратном пути так и сделаем. Кстати, вы еще не знаете, что творится на некоторых станциях при выходе, – сказал Дмитрий Анатольевич. – Возьмем ту же «Низами». Со всех сторон тебя окружают люди, и движение к эскалатору очень медленное. А еще в этой толпе могут попасться извращенцы, пользующиеся моментом, лапающие своими пальцами интересные места у девушек, а иногда и не только у девушек. Я, когда еще был студентом, чтобы избежать этой давки и связанной с ней потери времени, влезал в ту дверь, которая на нужной мне станции будет ближе других к выходу. А когда поезд прибывал куда следует и двери открывались, бежал к эскалатору со всех ног.