Шолох. Тень разрастается
Шрифт:
Кадия негодующе посмотрела на нарушителя спокойствия. Таковым оказался гном в полном боевом облачении: доспех празднично блестел, туго обтягивая выдающееся гномье брюшко, а бороду украшали традиционные подвески в виде топориков.
– Что вы делаете в моем кабинете? – прошипела стражница, потирая плечо.
– Кто тебе сказал, что это всё еще твой кабинет?! Спишь на рабочем месте!!! – взревел гном в ответ.
Кадия уже почти прожгла незнакомца своим фирменным взглядом, как вдруг, боковым зрением, заметила на груди у гнома значок с изображением треснувшего
Гном продолжил, по-военному чеканя слог:
– Кадия из Дома Мчащихся, поднимай свою задницу и двигай за мной.
– Есть, сэр! Но зачем, сэр?
– На допрос, – гном свел кустистые брови.
Стражница внутренне содрогнулась, но, зная правила, не стала уточнять. Лишь прихватила в углу кабинета амуницию, сваленную неряшливой кучей, и под строгим взглядом гнома начала пристегивать ножны и портупею.
Пару минут спустя она под конвоем, под улюлюканье и свист коллег, шла в допросную. Гном, представившийся командором Груби Драби Финном, неодобрительно косился на ликующих стражей.
– Вас всегда так задирают? – поинтересовался он.
– Да, сэр.
Командор Финн хмыкнул, на ходу просматривая личное дело Кадии. Папка пестрела сертификатами о повышении квалификации и личными благодарностями.
В допросной, к вящему изумлению Кад, выяснилось, что ее позвали, так как правоохранительные органы искали Тинави из Дома Страждущих и Полынь из Дома Внемлющих. Новоявленных государственных изменников.
– Это бред! Вы несёте какую-то дичь! – доказывала Кадия двум следователям-чрезвычайникам. Они в ответ только бесконечно черкали в блокнотах – таких же крохотных и толстых, как и сами гномы…
Город по самую маковку увяз в предрассветном киселе, когда семейный адвокат Мчащихся вызволил из Кадию из допросной комнаты.
Для маньяка Анте Давьера, как и для Ловчих, уже всё было кончено. Всех троих упекли в темницы – подальше от глаз людских.
***
– Я рыдала всю ночь. Я даже не подозревала, что во мне может быть столько жидкости. Будто с детства копила – и вот, прорвало твою хренову дамбу… Это полный абзац, Дахху, говорю тебе…
Дахху не отвечал.
Он уже давненько не отвечал никому и ни на что. Кома – дело серьезное.
Больничная палата постепенно погружалась в темноту, и Кадия отстраненно наблюдала за тем, как растворяются по углам, теперь невидимые, шкафы с лекарствами и ядами.
Это был реанимационный блок Лазарета – старинный зал со сводчатым потолком, величавыми портретами великих целителей прошлого и двадцатью койками в два ряда. Все, кроме одной, были пусты. Сквозь высокие арочные окна в зал проникали последние отблески солнца. Через открытую форточку доносился отдаленный колокольный звон.
Кадия придвинула стул вплотную к кровати и теперь сидела на нем с ногами, как на жердочке. Она зажала между согнутыми коленями полупустую бутылку вина. Горлышко подпирало ей подбородок. Не то чтобы это было удобно, но Кадии нравились экстравагантные позы. Даже если никто не видит.
Дежурная медсестра в белом чепчике прошла сквозь зал, не кивая, не поворачивая головы. По уговору, после каждого посещения Мчащаяся оставляла на стуле приятно звенящий мешочек с золотом. За это ей дозволялось сидеть в Лазарете, сколько вздумается. С сапогами на стуле, с вином в голове, как угодно.
Начиная с того дня, Кадия приходила сюда каждый вечер. Первые разы это было похоже на прием психолога. Она снова и снова пересказывала бессознательному Дахху события третьего июня, и чудесным образом под утро ей становилось легче. Ровно настолько, чтобы выдержать еще один день на работе.
Суровый гном Груби Драби Финн, руководитель Чрезвычайного Департамента, приставил Кадию к повышению за поимку маньяка. Она давно об этом мечтала, так что это было хорошо – в теории. В реальности – не очень. Мчащаяся предпочла бы отпуск всем этим новым обязанностям.
Хотя… Как бы она его провела? Учитывая, что тот день, как серпом, выкосил всех ее близких людей?
Кадия встряхнула головой, белокурые локоны рассыпались по плечам. Нельзя так говорить. Они ведь все живы. Просто не с ней.
Она почесала нос и продолжила свой рваный монолог, обращаясь к Дахху:
– В общем, когда я стреляла в Анте на дворцовом острове, я… Я где-то в глубине души надеялась, что все это – одно большое недоразумение. Что Анте ни в чем не виноват. Что это с моего ракурса кажется, будто он занес над тобой и Тинави меч. А на самом деле, скажем, показывал вам искусную резьбу на лезвии… И… Ох, мать твою…
Кадия с досадой глотнула прямо из бутылки и, наклонившись к неподвижному Дахху, шепнула ему, будто по секрету:
– Уже доказано, что он убийца, но я… Я всё равно чувствую себя предателем, Дахху. Предателем самого низкого пошиба. Я знаю, что сделала правильный выбор – и всё же… Ты бы понял. Ты бы точно понял, если бы был здесь.
Неожиданный всхлип вырвался из горла Кад, она испуганно дернулась и продолжила уже шепотом:
– Дахху… Пожалуйста, вернись к нам, я тебя очень прошу… Чтоб тебя пеплом присыпало, да я тебя первый раз в жизни о чем-то прошу, Дахху! Ну пожалуйста…
Но на лице Смеющегося ничего не менялось. Носатая физиономия умника-Дахху, обращенная к потолку, казалась восковой маской. На веках чуть проглядывали зеленоватые сосуды, губы были тонкими и серыми, а кудряшки друга медсёстры заботливо уложили по кругу, будто у какого-то дурацкого степного ангела.
Кадия, повинуясь внезапному порыву, дотронулась пальцами до шрамов, густо покрывавших шею Дахху. Старые отметины, оставленные волкодлаком, и новые – под авторством убийцы, – были на виду, и Кадия решила, что другу это не понравилось бы.
Она залезла в прикроватную тумбочку, чтобы там, среди личных вещей, отыскать привычные шарф и шапку Дахху. Их не было. Зато Кадия наткнулась на толстую стопку бумаг, перевязанную бечевой. Витиеватые буквы на верхнем листе гласили: «Доронах. Энциклопедия». Нижний угол был густо перемазан засохшей кровью.