Шоссе энтузиастов
Шрифт:
Зря ты ходишь гордо!» —
был голос предсказателей зловещ.
Но хлеб всходил все пуще
год от году,
а хлеб -
он убедительная вещь.
И Мальцев снова сеял,..
Ну и норов!
Он дело делал.
Был в нем убежден.
И на весы
колеблющихся споров
вагоны хлеба
молча ставил он.
И вот уже о том, как жил,
как маялся,
чего достиг,
стране известно всей.
Во всех газетах
пишут:
«Метод Мальцева»,
и крупно-то, —
куда еще крупней!..
Но как он просто обо всем рассказывал,
негордый сын одной большой семьи,
и разве он кому-нибудь
навязывал
свои решенья,
доводы свои?!
Кидался разве
грозными словами,
беспрекословно слушаться веля?!
«Я так сумел,
а вы смотрите сами...
Она ведь очень разная —
земля...»
Не мог уснуть я.
В щели дома дуло.
Ворочался я вновь на топчане.
И все, что слышал,
все, о чем я думал,
да,
все, казалось,
говорило мне:
Живи лишь так!
Усталости не ведай!
И добивайся —
хоть десятки лет.
Но сделай всо,
чтобы твоя победа,
не стала
на пути других побед.
И если пашешь, —
гак паши,
а если пишешь,
так пиши!
1954
Все силы даже прилагая,
признанья долго я прожду.
Я жизни дружбу предлагаю,
но предлагаю и вражду.
Не по мещански сокрушаясь,
а у грядущего в долгу
со многим я не соглашаюсь
и согласиться не могу.
Пускай не раз придется круто,
и скажут:
«Лучше б помолчал...»
Хочу я ссориться по крупной
и но хочу
по мелочам.
От силы собственной хмелею.
Смеюсь над спесью дутых слав.
И, чтобы стать еще сильнее,
я не скрываю, чем я слаб,
И для карьер неприменимой
дорогой,
обданной бедой,
***
иду,
прямой,
непримиримый,
что означает — молодой.
1955
ДВЕ ЛЮБИМЫХ
Стала революция фамильной,
воплотилась в песни и литье.
Пишут книги,
ставят кинофильмы,
лекции читают про нес.
Но ее большие годовщины
не одни итоги 'звучных дат.
Вижу на лице ос морщины
от измен, раздумий и утрат.
Вижу псе,
но я не просто каюсь -
очищаюсь и готовлюсь в бой.
На колени
тихо
опускаюсь
перед нею
и перед гобой,
В сожаленьях умных и обидных,
за сомненья многие виня,
вы стоите,
две моих любимых.
смотрите тревожно на меня.
Признаюсь вам с горькой улыбкой.
сколько понабилось в дни мои
самой всякой дружбы невеликой,
самой всякой маленькой любви.
Вы меня,
любимые,
простите.
Не ругайте с нынешнего дня.
Вы меня в дорогу проводите.
Вы любите все-таки меня.
Ухожу я не с одной виною, —
с мужеством и правдою в груди,
честный перед том, что за спиною,
сильный перед тем, что впереди.
1955
* * *
Тревожьтесь обо мне
пристрастно и глубоко.
Не стойте в стороне,
когда мне одиноко.
В усердии пустом
на мелком не ловите.
За все мое потом
мое сейчас любите.
Когда я в чем спешу,
прошу вас -
не серчайте,
а если вам пишу,
на письма отвечайте.
Твердите, что пора,
всегдашним братским взглядов.
Желайте мне добра
и рядом и не рядом.
Надейтесь высоко
и сердцем и глазами...
Спасибо вам за то,
что будете друзьями.
1956
***
Я шатаюсь в толкучке столичной
над веселой апрельской водой,
возмутительно нелогичный,
непростительно молодой.
Занимаю трамваи с бою,
увлеченно кому-то лгу,
и бегу я сам за собою
и догнать себя не могу.
Удивляюсь
баржам бокастым,
самолетам,
стихам своим...
Наделили меня богатством.
Не сказали, что делать с ним.
1955
НА ВЕЛОСИПЕДЕ
Я бужу на заре
своего двухколесного друга,
Мать кричит из постели:
«На лестнице хоть не трезвонь!),
Я свожу его вниз.
По ступеням
он скачет
упруго.
Стукнуть шину ладонью —
и сразу подскочит ладонь!
Я небрежно сажусь —
вы посадки такой не видали!
Из ворот выезжаю
навстречу воскресному дню.
Я качу по асфальту.
Л весело жму на подали.
Я бесстрашно гоню,
и звоню.
и звоню
и звоню...
За Москвой петуха я пугаю,
кривого и куцего.
Белобрысому парню
я ниппель даю запасной.
Пью коричневый квас