Шоссе энтузиастов
Шрифт:
в пропылившемся городе Кунцево,
привалившись спиною
к нагретой цистерне квасной.
Продавщица сдаст
мокрой мелочью сдачу.
Свое имя скрывает:
«Какие вы хитрые все,,,»
Улыбаясь; «Пока!»
Я к товарищу еду на дачу.
И опять я спешу,
и опять я шуршу по шоссе,
Он сидит, мой товарищ,
и мрачно строгает дубину
на траве,
зеленеющей у гаража,
Говорит мне:
«Мячи вот украли...
Обидно.,,»
и корит домработницу:
«Тоже мне страж...
–
Хороша!»
Часто вижу вокруг
я усмешки и взгляды косые:
«Растолстел-то он как,
а какие завел башмаки!»
Помолчите-ка лучше.
Ход ит е,
худые,
босые, — ничего вы нс сможете, — руки у вас коротки.
Он-то мог...
Я гляжу на широкие, сильные плечи.
Он о чем-то нее думает,
даже в беседе со мной.
Очень трудно ему.
На войне было легче-.
Жить идет.
Юность кончилась вместе с войной.
Говорит он:
«Там душ.
Вот, держи —
утирайся».
Мы по рощице бродим,
ругаем стихи и кино,
А потом за столом,
на прохладной и тихой террасе,
рядом с ним и женою
тяну я сухое вино.
Вскоре я говорю;
«До свидания, Галя и Миша...»
Из ворот он выходит.
Жена прислонилась к плечу.
Почему-то я верю;
он сможет,
напишет...
Ну, а если не сможет, -
и знать я о том не хочу.
Я качу!
Не могу я с веселостью прущей расстаться.
Грузовые в пути
догоняю я махом одним.
Я за ними лечу
в разреженном пространстве,
На подъемах крутых
прицепляюсь я к ним.
Знаю сам, что опасно!
Люблю я рискованность!
Говорят мне,
гудя напряженно,
они;
«На подъеме поможем,
дадим тебе скорость,
пу, а дальше ужо,
как сумеешь, гони.»
Я гоню что есть мочи!
Я шутками лихо кидаюсь.
Только вы не глядите,
как шало я мчусь, —
эго так, для фасону,
я знаю, что плохо катаюсь.
Но когда-нибудь
я хорошо научусь.
Я слезаю в пути
у сторожки заброшенной, ветхой.
Я ломаю сирень в полумраке лесном,
и к рулю привязав се ивовой веткой,
я лечу
и букет раздвигаю лицом.
Возвращаюсь в Москву.
Не устал еще вовсе.
Зажигаю настольную,
верхнюю лампу гашу.
Ставлю в воду сирень.
Завожу я будильник на восемь,
и сажусь я за стол,
и вот эти стихи
я пишу...
1955
***
О институт,
спасибо, друг, тебе
за эту встречу
в этом сентябре.
Хожу по коридору твоему
и не скажу
ни слова никому.
Девчата наши
подошли к окну.
Глядят
на первокурсницу одну.
«Воображает,
Сморщила лицо!»
«И, — девочки, —
безвкусное кольцо!
«Бедняжка, —
некрасивая она.»
«Нот, ничего,
но слишком уж полна
Я улыбаюсь,
прислонясь к стене.
Им нс понять,
как ты красива мне.
Ко мне подходит девушка одна —
вот кто и вправду слишком у:к полна.
И под руку она меня борет,
и мне большое яблоко дает,
и говорит, что исхудал совсем...
А я молчу
и яблока не ем.
Я представляю,
как я подойду
здесь, в коридоре,
или там, в саду,
и яблоко мое
тебе отдам.
Скажу:
«Вот яблоко...
Возьмите...
Это вам...
Но я куда-то
по делам иду
и яблоко
в портфель к себе кладу.
Пропеллер вентилятора гудит.
В глубоком кресле
человек сидит
и говорит, что он сегодня сдал,
что этот зной ..
что дьявольски устал,
и что не ел с утра,
часов с восьми.,.
« — Вот яблоко, -
вздыхаю я -
Возьми...
А ночью я не сплю.
Я так лежу.
Закрыв глаза,
я, не дыша, гляжу.
Молчу,
большое что-то затая,
и тихо-тихо
улыбаюсь я...
1955
***
Проснуться было,
как присниться,
присниться самому себе
вот а этой самой же станице,
вот в этой самой же избе.
Припомнить —
время за грибами! —
тебя поднять,
растеребя,
твои глаза
открыть губами,
как вновь открыть
себе
тебя!
Мы жили месяц в той станице
среди садов и свиста птиц,
тропинок,
вьющихся в пшенице,
тугого скрипа половиц.
Для объяснений
слов подсобных
но надо в помощь было нам,
когда делили мы
подсолнух,
его
ломая
пополам.
И сложных нс было вопросов,
когда в предчувствии зари
Кубань вбегали,
где у плесов
щекочут ноги