Шрам на сердце
Шрифт:
Художник оторвал взгляд от листа и замер. Его неожиданный натурщик пошевелился, издал еле слышный вздох.
Человек замер. Снова огляделся по сторонам. Вокруг кресты. Всюду, один на другом. Видать, незаметно в поисках своего вдохновения он забрел на какое-то кладбище, и довольно далеко зашёл. Тот, кого рисовал он, сперва показался умершим. Мужчина тридцати лет лежал в непонятной позе, облокотившись спиной на богатую, украшенную лепниной могилу. Каменная плита была довольно высокой, и край ей казался немного сдвинутым. Человек,
– Кто ты?.. — ужаснулся художник, во все глаза уставившись на раненого.
– Где я?
Послышался небольшой смешок.
– А ты где думаешь?
– Умер?
– Вроде бы нет. Мы на кладбище.
У раненного были прикрыты глаза. Он говорил с трудом, не поднимая головы, и только лихорадочно щупал рукой траву, точно проверяя на память свои ощущения.
– Как ты здесь оказался?
– Я шёл домой…
– Домой? А где же живешь ты?
– Здесь… — глухо прозвучало в ответ.
– Нет, — протянул художник. — Ты же не какой-то вампир, чтобы жить на кладбище…
Засмеялся, после засмеялся и раненый.
– Верно. Я шёл домой. Наверное, не дошел. Упал…
– Чуть не угодил в могилу! Кто тебя так?
– Это люди…
– За что?
Неизвестный ему не сказал. Он приоткрыл глаза. Они оказались тёмными. Обычные карие глаза, не красные и не зелёные, это успокоило человека.
– А ты что здесь делаешь?
– Рисую… — он показал лист, на котором был начат рисунок.
– Я не про то… Кто подослал тебя? Думаешь, я дурной, так нет… Но если ты пришёл убить меня, делай, что хочешь… Добей. Видишь, я не в состоянии драться.
– Нет. Что ты? Выброси из головы! И я всё сказал, просто искал вдохновение…
– На кладбище? Ха! — что-то в его голосе оказалось странным. Раненый попытался встать.
– Нет. Сиди! — художник подскочил к нему и взял под руку. — Я могу отвести тебя домой, только скажи, где живёшь и как зовут жену и детей… Может, я её знаю.
– Нет. И жены нет. Один я.
– А дети?
Человек покачал головой.
– Сказал, что один. И дома нет. Оставь, брось меня — прямо в могилу! Нечего мне тут больше делать.
– Небось, сам себя избил? Убивец… Ну нет, знаю я вас таких! Пойдёшь со мной! Отлежишься, расскажешь что.
– Нечего говорить.
– Кто ты, откуда родом…
– Нет у меня ни рода, ни прошлого…
– Не помнишь что ли?
Кивнул.
– Ну, ничего, вспомнишь… — художник собрал листы и кисточки в сумку и взвалил на плечо незнакомца. Тот шёл с трудом. Спотыкался и чуть не упал пару раз.
– Хорошо же тебя…
– Не смотри. — раненный прикрыл руку рукавом. Кровь медленно сочилась и капала, рисуя за ними дорожку.
– Глубокий порез… Мне надо знать, чем ранился.
– Не важно тебе. Пройдет…
– Сам, думаешь, а если подхватишь хворь?!
– Нет… — снова заговорил человек с разбитым лбом. — Всё пройдёт. Веди уже, не говори обо мне…
В тот вечер они долго смотрели друг на друга. Неизвестный молчал, стонал и лежал, как мёртвый. Художник не раз окликал его и спрашивал: «Ты живой?»
– Ну же, ответь мне! Скажи хоть что-нибудь!
– Я всё рассказал по дороге…
– Эти два слова? Нет. Я хочу всю историю.
И снова слышался вздох и молчание.
– Как хочешь. Могу про себя рассказать. Меня Альбин зовут…
– Альбинос…
Однако это было чушью.
– Нет, просто мамка любила редкие имена. У меня знаешь, как сестру зовут? Звали… Айприла. Слышал такое?
Ранены моргнул — не знал он.
– А тебя как? — настойчиво повторял художник. На самом деле он был обычный школяр и живописью занимался только от жизненной скуки, зато был охоч поболтать и мог поддержать диалог. В университете таких, как он было много, все молодые люди стремились стать образованными. Всех учили болтать.
– Виллем. Говорил же тебе.
– Нет, не помню.
– Значит, не тебе говорил. Раньше то было…
– Встречался с кем-то до меня?
Виллем моргнул. По-хорошему он был ужасно зол и очень хотел на кладбище. Оно — единственное место, где всегда тихо, а он любил тишину.
– Чем занимаешься по жизни, Виллем?
– Ничем.
– А живёшь на что?
– Так я не живу, а так.
– Снова про кладбище скажешь — стукну. — школяр был ещё молодым, и энергия пылала в нём, как в вулкане. — Работаешь где-то? В каком ремесле? Да не допрашиваю я, интересно!
– Не думаю, что тебе будет интересен мой мир. Он слишком мрачен. Там много зла и крови.
Кажется, на этих нотах Альбин ненадолго струсил. Ему подумалось, что спасённый вор или того хуже насильник или убийца.
– Ты…
Лежащий слабо приподнял голову.
– Тебе плохо?
– Да! — с жаром выпалил тот, радостный, что теперь его ненадолго оставят. Альбин же просто струсил, он понял, что наделал глупостей. Не надо было впускать к себе никого! Не удивительно, что его выгнали из университета, и не важно, что по другой причине. Сейчас он просто хотел сбежать от этого Виллема, вышел, закрыл на ключ все двери и спрятался сам на чердаке.
Утром он вспомнил про Виллема не сразу. Только когда шёл в кухню, проходя мимо своей крохотной комнатки, услышал возню и шорохи. Больной ходил из стороны в сторону, как взбудораженный зверь, и нервно шептал что-то под нос.
«Должно быть, ищет, что ухватить, схватит, проломит мне голову и сбежит!» — однако школяр слишком плохо думал о незнакомцах. Его страхи заставляли людей казаться хуже, чем есть. Да и самому ему жилось с ними трудно. Но он не мог избавиться от данной черты — долгие годы пребывания в рабстве сделали его таким и убили всю нежность.