Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945

Браун Райнхольд

— Спасибо! — поблагодарили мы старую женщину.

Так мы оказались гостями в доме Софуса и его жены. Оба бегло говорили по-немецки. Было ясно, что в деревне это уважаемые люди, обстановка и сам дом выказывали достаток и хороший вкус. В течение всего нашего дальнейшего путешествия мне ни разу больше не пришлось оказаться в таком большом и чистом доме. Сначала нам дали поесть, а потом начался разговор. Рассказывать об этом было бы совершенно неинтересно, если бы хозяин не поверг нас в неописуемое удивление. Софус внезапно напустил на себя таинственный вид, понизил голос и заговорщическим тоном сообщил, что знает еще о двух немцах, которым удалось бежать из русского плена. Он перегнулся через стол и жарко зашептал:

— Это недалеко отсюда, на лесопилке! Они живут там уже давно!

Мы с Берндом переглянулись. Ах!.. Софус между тем продолжал:

— Один из них врач, специалист по глазам! Наверное, известный

доктор! Второй — инженер!

Он умолк, выпрямился и откинулся на спинку стула. Уши его горели от волнения. Мы тоже были сильно взволнованы, и Софус, видимо, на это и рассчитывал. Но мы не просто были взволнованы, мы оторопели от неожиданности. Мы были в полном недоумении. Что нам отвечать?

— Да-да, — сказали мы едва ли не в один голос.

Пусть они прячутся на лесопилке и дальше, если им так нравится, но мы отправимся домой, в Германию. С этими словами мы поспешили покинуть гостеприимный дом мельника. О Шинье мы, естественно, упоминать не стали. В надвигавшихся сумерках мы скоро отыскали дом кузнеца. Ну, Шинья! Ну, каналья! Вот болтун! Он мгновенно превратил нас в гонимых ветром бродяг. Он ничего не понял из того, что мы ему рассказывали о себе. Я рассказал ему, что мой отец — глазной врач и что я тоже собирался стать врачом. Бернд рассказал, что он землемер. Шинья ничего не понял, и Бернд принялся ему объяснять, как измеряют участки земли. Шинья принес эту потрясающую новость в свою деревню. Как это на него похоже!

— Добрый вечер!

Мы вошли во двор дома кузнеца. Он стоял во дворе и занимался починкой телеги. Хозяин сразу узнал Бернда. Обо мне он тоже слышал. Здесь, слава богу, никто не называл нас великими специалистами. Да благословит Бог это семейство за его бесконечную доброту. Нас приняли, как добрых старых знакомых. Где же Мария? — подумал я. Ее не было. Но нам все равно было хорошо — сытно, тепло, уютно. Подробно поговорить с хозяевами мы не могли. Венгерский язык труден, и мы не успели научиться на нем изъясняться. Но кое-что мы смогли выяснить по-румынски, так как местное венгерское население в какой-то мере владеет этим языком. Что для нас важно, что нам нужно? Нам важно все, что поможет нам идти дальше. Вот нам и понадобилась карта из школьного атласа. Атлас принадлежал сыну кузнеца, который ходил в среднюю школу в соседнем городке. Мы склонились над картой, составляя маршрут, который привел бы нас на родину в Германию. Путь нам предстоял нелегкий. Надо было многое обдумать и взвесить. Нам придется обходить стороной крупные города и оживленные шоссе — они для нас слишком опасны. Самое правильное — это как можно дольше идти в горах, которые надежно нас спрячут. Но даже для того, чтобы проложить такой маршрут, надо было крепко подумать. Та часть Трансильвании, по которой нам предстояло идти, населена преимущественно венграми, территорию которых когдато насильственно захватила Румыния. Румыны и венгры терпеть не могут друг друга, и нам было важно передвигаться по местностям с однородным населением, то есть по местам, где живут либо только румыны, либо только венгры. Нам надо избегать приграничных областей, где взаимная неприязнь двух народов могла сыграть с нами злую шутку. Так подсказывал мне какой-то темный инстинкт. На эту опасность нам проницательно намекнул еще Шинья, который очень не советовал нам появляться в деревнях со смешанным населением. Не стоит рассчитывать на самоотверженную любовь людей. Передвигаться надо обдуманно и осторожно. Где, в каком месте нам лучше всего спуститься на равнину? Наступит момент, когда нам неизбежно придется спуститься с гор в обширную Пусту. В каких местах лучше всего преодолевать водные преграды — Мирш, Самош, Тису, Дунай? И это не считая рек, текущих между ними, которые тоже не перепрыгнешь и вброд не перейдешь. Где нам пересечь ру мын сковенгерскую границу? Выше или ниже Кереша? Как нам проскочить мимо Будапешта, чтобы поскорее оказаться в Альпах, в надежном укрытии гор и лесов? Как нам пробраться в Штирию? В Земмерингском проходе наверняка стоит какая-нибудь русская рота. Как вообще охраняется граница между Австрией и Венгрией?

Раскрасневшись от напряжения, мы сидели над картой. Твердо убедились мы только в одном: осторожность и осмотрительность отныне должны стать для нас непреложным законом. Нам ни в коем случае нельзя выходить на дороги, какой бы пересеченной и труднопроходимой ни была местность. Нам ни в коем случае нельзя искать гостеприимства в деревнях. Надо идти по глухим горным лесам и стучаться только в одиноко, на отшибе, стоящие хатки.

В комнату вошла Мария. Мария! У меня во рту тотчас появился привкус сладкого яблока. Все мысли о будущем походе мгновенно улетучились из головы. Мария!

Девушка села рядом с нами. Это сон? Нет, это настоящая, живая женщина! Молодая, цветущая, налитая. Я смотрел на нее во все глаза.

Она улыбнулась в ответ, обнажив безупречные белые зубы. Ах, подумалось мне. Что же будет дальше? Думать об этом было с моей стороны, конечно, непроходимой глупостью, ибо никакого продолжения просто не могло быть. Но мне все равно его хотелось. Мне хотелось произвести на нее впечатление, чтобы она сделала и мне какой-нибудь подарок. Как же все это было глупо, каким же дураком я тогда выглядел. В голове вертелась пара выученных мной венгерских слов, но я не знал, как ими воспользоваться, чтобы высказать то, что было у меня на уме. Да они и не годились для этого. Что я мог сказать на ее языке — хлеб, пожалуйста, я голоден, спать? Произносить эти слова было полнейшее безумие, и к тому же Мария могла меня неправильно понять. Правда, один раз я все же сказал k"osz"on"om — спасибо. Я произнес это слово просто так, без всякого смысла. Слово вырвалось само собой, совершенно неожиданно, повергнув меня в немалое смущение. Мария рассмеялась, внимательно посмотрела мне в глаза и что-то очень быстро сказала. Если бы она подошла поближе и прикоснулась ко мне грудью! На женщине была простенькая тиковая блузка, застегнутая на все пуговицы, кроме самой верхней, которая свободно болталась на короткой нитке. Я устремил взгляд на эту пуговицу и не мог оторвать от нее взгляд. Как это было глупо. Все мои венгерские слова пропали даром, зачем я их только учил? Я начал совершать какие-то совершенно идиотские телодвижения. Я прихватил зубами нижнюю губу, наклонил голову вбок и искоса посмотрел Марии в глаза. Мария еще раз рассмеялась и обратилась к Бернду. Я сунул указательный палец в ухо и от смущения принялся чесать его. Господи, я вел себя как Кокош. Я сдался. В конце концов Мария пришла к Бернду. Этот парень говорил с ней просто по-немецки.

Она не понимала ни слова — в этом не было никакого сомнения, — но это, наверное, было ей и не нужно. Время от времени Бернд гладил девушку по коротким светлым волосам и что-то вполголоса напевал. Он кокетничал с ней очень спокойно, достойно и благородно — в отличие от меня, а я не понимал, какую радость он в этом находит. Наверное, Мария предпочла Бернда, потому что у меня слишком темная борода. Да и, в конце концов, Бернд получил от Марии не больше, чем я. Думаю, мы оба слишком многое себе вообразили. Лучше бы мы думали о своих вшах и грязных ногах под столом.

Мария задержалась у нас недолго. Сколько она пробыла — полчаса? Да, не больше. «До свидания», — произнесла она на венгерском языке и протянула нам обоим руку. «До свидания, до свидания!»

Она ушла…

Куда? Мы были ей абсолютно не нужны. Ей просто было интересно на нас поглазеть. Я снова вспомнил Кокоша.

Дверь открылась. Неужели Мария вернулась? Никоим образом. В комнату вошел какой-то мужчина лет сорока с аккуратно подстриженными усами. Он не походил на крестьянина, так как был одет по-городскому, строго и со вкусом. Волосы его были напомажены и тщательно причесаны. Мы, естественно, посмотрели на него по-доброму, но он не ответил нам улыбкой. Он даже с нами не поздоровался. Кузнец и его жена были явно напуганы. Бернд придвинул свою ногу к моей. Это означало: внимание! Как быстро все может измениться! Мы чувствовали, что нам грозит нешуточная опасность. С незнакомцем заговорил кузнец. Мы слышали слово nemet"ok. Кузнец повторил его несколько раз. Человек от этого отнюдь не подобрел, в глазах его застыло хищное и коварное выражение. Мужчина уселся на самый дальний стул и обратился к жене. Голос его звучал резко и властно. Похоже, это был допрос. Мы напряженно вслушивались в разговор, в котором не понимали ни слова. Мужчина то и дело окидывал нас презрительным взглядом.

Кто был этот человек? В любом случае он представлял для нас опасность. Мы подумали, что едва ли что-нибудь случится, пока он сидит здесь. Хуже будет, когда он уйдет. Вот тогда-то нам придется поостеречься. Мы решили уйти сразу же после его ухода, чтобы скрыться в ночной тьме и запутать следы. Тон разговора постепенно смягчился. Субъект с тонкими усиками получил стакан водки и бутерброд с большим куском ветчины. Мужчина выпил, закусил, потом достал из кармана носовой платок и вытер губы. Носовой платок! Нет, он точно был не крестьянин! Носового платка не было даже у господина Шиньи. Мужчина вышел. Мы тут же поднялись и знаками объяснили кузнецу, что уходим.

— С вами ничего не случится, — ответил он нам. — Можете спокойно оставаться на ночлег.

Можно ли было ему доверять? Жена кузнеца выглядела испуганной, видимо, она до сих пор не могла прийти в себя. Помедлив, мы все же пошли за кузнецом, который пересек двор и подвел нас к сараю, который запирался изнутри на щеколду. Кроме того, в сарае был другой выход, через который, в случае необходимости, мы могли выйти прямо в широкое поле. Там мы и остались. В дом мы больше не вернулись. Правда, мы поинтересовались, кто был тот человек.