Штамм. Трилогия
Шрифт:
— Но это мой выбор!.. Что бы я ни делал — это мой выбор!
Вы уладите все разногласия между собой так, как сочтете нужным. Но позднее. После генерального сражения.
Квинлан посмотрел на Гуса своими пронзительными глазами, жарко горевшими в тени полотняного капюшона. Они были огненно-красными, такого насыщенного оттенка Гус в жизни не видел ни у одного естественного объекта, даже у самой свежей человеческой крови. Этот цвет был краснее самых красных осенних листьев, ярче и насыщеннее любого оперения.
И в то же время, хотя Квинлан одной рукой поднимал Гуса над полом, эти глаза пребывали в состоянии покоя. Гусу не хотелось бы, чтобы они смотрели на него с гневом. И он, по крайней мере на этот момент, отложил сведение счетов с Эфом.
Мы можем свалить Владыку. Но у нас мало времени. И мы должны сделать это… все вместе.
Гус указал на Эфа:
— От этого наркомана только вред. Из-за него поймали доктора Мартинес. Из-за него убили одного из моих людей, и вообще он настоящая проказа… хуже — он проклятие. Этот говнюк приведет нас к катастрофе. У Владыки его сын, он его усыновил и водит на поводке, как какую-нибудь долбаную собачонку.
Теперь Эф набросился на Гуса, но рука мистера Квинлана тут же уперлась в его грудь, точно стальная балка.
— Расскажи нам, — не сдавался Гус. — Расскажи, что этот сучий потрох нашептывал тебе только что. У тебя с Владыкой был задушевный разговор? Я думаю, мы все имеем право знать, о чем вы тут беседовали.
Рука Квинлана на вздымающейся груди Эфа то поднималась, то опускалась. Эф смотрел на Гуса, чувствуя на себе взгляды Фета и Норы.
— Ну? — крикнул Гус. — Мы слушаем.
— Это была Келли, — ответил Эф. — Ее голос. Она упрекала меня.
Гус ухмыльнулся и плюнул в лицо Эфу:
— Безвольный говнюк.
И снова эти двое попытались броситься друг на друга. Фету и мистеру Квинлану пришлось растаскивать их.
— Он так тоскует по прошлому, что пришел сюда, чтобы его приласкали. У тебя крыша поехала на семейной почве. — Гус повернулся к мистеру Квинлану. — Я вам говорю, от него никакой пользы. Дайте я его замочу. Избавлю всех нас от мертвого груза.
Я уже сказал: вы можете все уладить, как вам будет угодно. Но только после.
Всем, даже Эфу, было очевидно, что мистер Квинлан почему-то защищает его. Что он относится к нему иначе, чем ко всем остальным. А это означало, что Эф чем-то отличался от них.
Мне нужна ваша помощь, чтобы найти последний элемент. Помощь всех вас. Всех вместе. И немедленно.
Мистер Квинлан отпустил Гуса, который в последний раз сделал выпад в сторону Эфа, но на этот раз опустив нож.
— У меня никого не осталось, — рявкнул он в лицо Эфу, словно обозленная собака. — Никого. Я убью тебя, когда все это кончится.
Клойстерс
Винты вертолета отбрасывали волну за волной жалящего черного дождя. Хляби небесные разверзлись, из темной тучи потоки грязных осадков проливались на землю, но, несмотря на темноту, на пилоте «Стоунхарта» были солнцезащитные летные очки. Барнс боялся, что пилот действует вслепую, и надеялся только на одно — что они остаются достаточно высоко над небоскребами Манхэттена.
Барнс покачивался в пассажирском отсеке, пристегнутый за плечи к сиденью ремнями безопасности. Вертолет, выбранный из нескольких моделей в Бриджпорте, на заводе Сикорского, трясло и в вертикальной, и в горизонтальной плоскости. Дождь, казалось, проникал под лопасти, хлестал по окнам, словно Барнс находился в лодчонке посреди бушующего океана. От этого у него скрутило желудок, тошнота подступила к горлу. Он успел вовремя снять с головы шлем, чтобы наблевать в него.
Пилот перевел ручку управления вперед, и они начали снижаться. Барнс понятия не имел куда. Сквозь иссеченное струями воды стекло едва можно было угадать контуры зданий вдали, потом вершины деревьев. Барнс решил, что они садятся в Центральном парке близ замка Бельведер. Но тут резкий порыв ветра развернул хвост вертолета, пилот принялся крутить рукоятку, пытаясь овладеть управлением, а Барнс в окне совсем рядом справа, прямо за деревьями, увидел бурлящий Гудзон. Это не Центральный парк.
Сели они довольно жестко, сначала на одни полоз, потом на другой. Барнс порадовался возвращению на твердую землю. Но теперь ему нужно было идти под этот ливень. Он толкнул дверь и вышел — ему тут же ударил в лицо сырой ветер. Он нырнул под все еще вращающиеся лопасти, закрывая глаза от дождевых струй рукой, и увидел на вершине холма еще один манхэттенский замок.
Барнс схватился за воротник пальто и поспешил вверх по скользким ступеням. Он добрался до двери, тяжело дыша. Двух вампиров-часовых не пугал ливень, их почти полностью скрывал пар, поднимающийся над их горячими телами. Они никак не отреагировали на его появление. И дверь ему не открыли.
На табличке было выгравировано: «КЛОЙСТЕРС», и Барнс вспомнил про музей на северной оконечности Манхэттена, часть Метрополитен-музея. Он потащил на себя дверь, вошел внутрь, дождался, когда дверь закроется, прислушиваясь. Но если какие-нибудь звуки и были, их заглушал шум дождя.
В Клойстерсе были собраны клуатры — крытые галереи — пяти французских средневековых монастырей и одной часовни в романском стиле. Это была часть старинной Южной Франции, перенесенная в современную эпоху, которая сама теперь напоминала Темные века.
— Эй! — крикнул Барнс, но ничего не услышал в ответ.
Все еще тяжело дыша, он прошел по главному коридору, в горле у него саднило. Он выглянул в окно на клуатр с садом, разбитым когда-то, чтобы дать посетителям музея представление о сельскохозяйственной культуре Средних веков, — без ухода в неблагоприятном вампирском климате все это превратилось в топкое болото. Барнс пошел дальше, дважды повернул на звук капель, но капало с его мокрой одежды. Наконец он понял, что, вероятно, он один в монастыре.
Он прошел мимо гобеленов, витражных окон, молящих о солнечном свете, средневековых фресок. Миновал двенадцать остановок крестного пути, вырезанных в древнем камне, остановился на несколько секунд перед сценой распятия. Христос, распятый на центральном кресте между двумя ворами, их руки и ноги были пробиты, привязаны к крестам меньшего размера. Высеченная надпись гласила: «PER SIGNU SANCTECRUCIS DEINIMICIS NOSTRIS LIBERA NOS DEUS NOSTER». Зачаточный латинский Барнса позволил ему перевести это как: «Знамением Святого Креста избави нас, Господи, от врагов наших».