Штормовое предупреждение

Chiba Mamoru

– Конечно. Как именно он летает – это было мне ясно. Но часть деталей не подлежала восстановлению. Мне неоткуда было их взять, разве что изготовить собственноручно. Предположим, удалось бы даже достать для них металл – лом на переплавку мы нашли. Но оборудование, Ева! Даже если собрать нужный станок, количество материала ограничено, выбираешь: или станок для деталей без деталей, или детали, но без станка… А расходники и запчасти к этим станкам – это просто… У тебя когда-нибудь был конструктор лего?

– Я поняла, о чем ты, – закивала она. – Деталек на задуманное

не хватает, надо выкручиваться ограниченным их числом.

– Точно. Это была первая проблема, а вторая – топливо. Но и с топливом удалось выкрутиться.

– Как тебя отпустили в итоге из института?.. – покачала она головой. – Твой мозг – это клад.

– Нет, – тихо отозвался он, глядя в одну точку. – Я этого никому не говорю, но это не так.

– Ты тыришь из интернета чертежи? – стараясь удержать серьезную мину, поинтересовалась Ева. Ковальски поджал губы, и она потянулась похлопать его по локтю, но поморщилась от позабытой было боли в ногах. Пошевелила пальцами и заерзала недовольно.

– Сними с меня носки, а? – наконец, попросила она. – Не хочу тянуться.

Ковальски аккуратно исполнил ее просьбу, беря каждую ногу за щиколотку так, как будто Ева ее вывернула.

– Бесценно, – прокомментировала его действия она, откинувшись на подушки. – Никогда не подумала бы, что лошади – это так трудно.

– Вы ездили на лошадях? – удивился лейтенант. – А как же ваша высокая технологическая оснащенность?

– Пришлось, – пожала она плечами. – Я думала ничего страшного не случится, но нет, оно случилось. Как-то на лошадь моя подготовка не была рассчитана… Ну, все. Давай теперь, сознавайся, что там у тебя. Я готова внимать.

– Меня не отпускают из проектных бюро или лабораторий, Ева. Меня оттуда выставляют с волчьим билетом.

– Почему?

– Потому что мне плевать на все, кроме итоговых результатов. Плевать на статусность проекта, на его затратность. Плевать, что пострадает при испытании. “Какой энтузиазм”, – говорят они поначалу, а потом начинают коситься и в итоге избавляются: такой сотрудник очень неудобен.

– А ты специально что ли разносишь все в радиусе километра?

– Не разрушив – не создашь. Я не люблю рафинированные испытания. Если я собираю гранатомет – я опробую его на здании, потому что какой смысл сносить макеты стен и краш-манекены?

– А если собираешь танк – протаранишь в лобовую?

– Естественно. Или как еще я пойму, что я, черт подери, собрал? Может, на макете он и даст хорошие показатели, но подведет на полигоне!

– Ну, в общем, суждение здравое.

– Все люди и ученые в том числе, Ева, хотят, чтобы все было безопасно и комфортно. Поэтому я ужился со Шкипером – он и на то, и на другое частенько плюет.

– Он не сердится, если ты распылишь стену?

– Сердится, конечно. Ругается, на чем свет стоит и взыскивает – но никогда не прогоняет. Он понимает, что без этого разрушения не обойтись. Зачастую, испытывая что-либо, я заранее знаю, что завтрашний день угроблю на штрафных нарядах. Это честнее, чем фальшивые похвалы и подковерные

интриги с целью сбыть тебя с рук.

– Как ты до этого дошел? Я имею в виду – после своего высшего, которое никак не касается текущим твоим делам.

– Мне все было интересно, – пожал он плечами. – По-моему, самое интересное дело на свете – это получать новую информацию и придумывать, как ее можно использовать, сочетая между собой в разнообразных комбинациях.

– Не боишься стать Хониккером?

– Нет, – засмеялся он. – Если я и соберу что-то опасное, оно будет существовать в единственном числе. Не покинет пределов отряда.

– А после?

– Что после? – удивился собеседник.

– После того как… Ну я не знаю. Вы разойдетесь?

– Куда? – он покачал головой. – Куда нам идти, Ева? У нашей истории может быть только два окончания, и оба несчастливые.

– О?

– Мы прослужим какое-то еще время, а после действительно разойдемся, кто куда: один женится, второй где-нибудь голову сложит, третий найдет какое-то занятие по душе и более интересное… Будем иногда собираться и вспоминать, как было раньше хорошо, а потом – назад, к семье, к работе, к своему дому и своему оседлому образу жизни. А второй вариант – это что мы не разойдемся. Так и будем проводить всю жизнь в обществе друг друга, пока нас не загрызут более молодые и резвые, придя нам на смену. Тогда будем сетовать о том, что мы одинокие, никому не нужные люди, девианты и никогда не вольемся в нормальное общество.

– Куда ни ткни – всюду клин.

– Точно.

– Ты думал об этом, когда нацеливался на меня?

– Конечно.

– А когда появилась Дорис?

– Когда появилась… Дорис, – он с трудом преодолел ком в горле, произнося это имя, – у меня появилось с чем сравнивать. Я довольно малоэмоциональный человек, и мне казалось, мое существование без лишней доли волнений об отношениях – оптимальный путь. А потом оказалось, что может быть намного лучше, и это ощущение может дать какой-то конкретный человек.

– Адам я-проанализирую-все-на-свете Ковальски, ты эгоист, – покачала головой Ева.

– Не думаю. Точнее, безусловно да, в равной с прочими хомо сапианс степени, но не в обсуждаемом вопросе. Мне кажется, я прошу не так уж много и дать за это готов неизмеримо больше.

– А ей это не нужно.

– А ей это не нужно, – эхом отозвался лейтенант. – Именно так.

– Это что такое?

– Это блины.

– Какие необычные.

– Как ты странно произносишь фразу «что с ними такое, черт возьми»…

Ковальски принял из рук Евы пластиковый контейнер – в таких люди носят бутерброды на пикник – и теперь рассматривал содержимое.

– У тебя началась… – он замялся, но вспомнил нужное слово. – Масленица?

Ева расхохоталась, запрокинув голову.

– Ты, может, думаешь, я это к религиозному празднику? – спросила она. – Да я в жизни не была в церкви!

– Серьезно? – кажется, эта новость заинтересовала лейтенанта даже больше, чем приготовленная для него еда. – Почему?

– Но зачем?