Штормовое предупреждение
Шрифт:
– И наверняка при этом перегнешь палку, просто потому что плохо представляешь себе их образ мысли. Еще сорок лет назад точно такой же эффект вызывали субкультуры, которые сегодня считаются историей. Принесшие нам множество решений из области моды, музыки, поведенческих моделей. Металлисты подвергались критике точно так же, и те, кто оказывал на них давление подобным образом, не давали себе труда разобраться в сути их движения. Конечно, как и во всякой субкультуре есть те, кто живет в ней, и те, кто соблюдает только форму. Но это совершенно отдельное явление, и сатира должна быть направлена именно на него, а не на узкую область, затрагивающую какое-то культурное явление. Тем более, обывателю очень
Скорее всего, еще лет через тридцать-сорок хипстеры точно так же станут привычными атрибутами. Будут известны имена передовых деятелей, которые именно находясь в этом движении принесли человечеству что-то новое. Появятся имена, которые станут нарицательными, как, например, Сид Вишез – который, как на мой взгляд, куда менее безобиден, чем нынешние хипстеры.
Так с чем же мы имеем дело? С реакцией людей на что-то новое и не такое, к какому они привыкли. А вовсе не с их сознательной оценкой другой субкультуры. Что плохого в том, что человек смотрит арт-хаусное кино, слушает никому неизвестных музыкантов? Критики сами-то пробовали когда-нибудь писать музыку, снимать кино? Это трудно. И каждый новый зритель или слушатель твоего произведения – это радость и признание. Чего критики таким образом хотят лишить людей, стоящих на самом начале своего творческого пути? Пойдем дальше – одежда. В мире хватает людей, которые одеваются не так, как мы. И это вовсе не повод реагировать. Наш стиль тоже может кому-то быть не по душе. И знаешь, вообще никто не имеет права вам указывать, в чем вам ходить. Точно как и мы не имеем этого права. А что на счет поведения? Хипстеры никому не вредят. Не портят городское пространство, не задевают других людей. Настольные игры, кофе, философские беседы – что в этом нам кажется таким уж кошмарным? Манера себя держать с другими? Хипстеры могут раздражать своим поведением – как будто они знают больше вашего и заняты более важными, значимыми делами. Но это не заслуга субкультуры, это черта человека. Не надо быть хипстером, чтобы бесить этим окружающих. Так что и здесь возмущения не по адресу.
И, таким образом, вся критика сводится, по сути, либо к претензиям к конкретным людям за их проступки, что вполне обосновано, либо это просто наше недовольство тем, что кто-то живет, так как ему хочется, а не так, как нам кажется правильным. Мы в этом противостоянии выглядим просто смешно и глупо.
– А Шкипер не любит хиппи, тем не менее… – протянула Ева злорадно.
– Шкипер не любит людей, которые перекладывают ответственность на кого-то другого. В мире творится черт знает что, а хиппи ничего не желают с этим делать. Пусть этим займется кто-то другой, пока они будут петь песни о любви и пацифизме. Они будут жить в мире, который завоеван кем-то другим, и презирать этих завоевателей, потому что они решали вопрос силовым методом. Шкипер предпочитает силовой метод всем прочим, потому что он наиболее эффективен для тех задач, которые он чаще всего решает. Шкипер знает историю, понимает, в чем заключалась дилемма шестидесятых годов на этом континенте, и то, что хиппи вели себя так, как вели, его глубоко возмущает.
– Знаешь, в чем твоя беда, Адам? – вздохнула аналитик «Северного ветра». – Ты можешь пояснить что угодно, логично, понятно, разумно, с примерами и графиками, и притом — быть совершенно неправым… А теперь ешь блины, пока я не решила, что ты не ценишь моих стараний.
====== Часть 17 ======
– Отлипни от проводки и погляди сюда. Нравится?
– Что это?
– Это моя новая пижамка. Она миленькая. Быстро скажи, что она миленькая!
– Очень милая.
– И мне идет?
– Идет.
Ева засмеялась.
– Со стороны может показаться, что я выбиваю у тебя признание силой. Такое,
– Я просто понимаю таким образом, что для тебя это важно и что ты очень хочешь услышать, что это действительно мило. Если бы я не находил этого, дискуссия бы продолжалась.
– Уровень занудства: Ковальски, – подвела итог рассуждению Ева. – Но эта пижама мне правда понравилась. И теперь у меня есть, куда ее использовать!
– А в чем ты спишь на базе?
– В чем все спят. Там же все форменное. Рассчитанное для максимального удобства. И чтобы можно было быстро переодеваться.
– У тебя вообще есть цивильные вещи?
– Очень немного. Мне ведь почти некуда их носить.
– А если бы мы ходили куда-нибудь?
– Наверное, было бы больше.
– А ты хотела бы?
– Адам, – Ева потрясла головой. – Ходить куда-либо означает урезать то время, когда я здесь и могу делать, что угодно. Не думаю, что оно того стоит.
– Некоторые девушки страдают от отсутствия нарядов.
– Адам, некоторые мужчины страдают от отсутствия девушек. И что, ты очень страдаешь?
– Я привык.
– Вот и я привыкла. К тому же, кто знает, может, у нас не сошлись бы вкусы! Вдруг окажется, что я всю жизнь мечтала о ядовито-салатовом кринолине с Микки Маусом…
– Прямо скажем, мне затруднительно это вообразить, не то, что поверить в описанное.
– Я шокировала бы людей своим акцентом! – Ева рассмеялась, будто рассыпала горсть блестящего бисера — дробно и коротко. – Кстати, тебе мой акцент ухо не режет? Или ты тоже привык?
– И не режет, и привык. У меня просто такое чувство, что я вожу на свидания Пашу Чехова.
– Ну окей, придумай сам что-то такое, что бы тебе не было по вкусу.
– На самом деле, – лейтенант усмехнулся, – я не люблю ретро.
– Ты серьезно? – Ева была изумлена. – А по тебе и не скажешь… И почему?
– Потому что внешний вид любой вещи был обусловлен утилитарными причинами, – скрупулезно, с привычными нотками ворчливого поучения, отозвался ее товарищ. – В кофрах носили технику, чтобы не побить. На письма клеили марки, чтобы те добрались до адресата. Корсеты шнуровали, чтобы держать форму. А сейчас что? Форма без содержания, фикция, пустое подражательство и погоня за каким-то «стилем». И ладно бы эта погоня носила образовательный характер! Но нет, в ход идут сплошные штампы. Про такие вещи, как телетрофон или паровой каток для белья, знают редкие интеллектуалы, а индустрия так и продолжает штамповать картинки локомотивов, дам в турнюрах, марок с зубчатыми краями… Это похоже на глобальную неспособность изобрести что-то новое.
– Это эклектика.
– Эклектика – это когда ты глубоко изучил весь ассортимент и отобрал то, что хорошо подойдет к твоему проекту. А не пользуешься раз за разом заготовленной до тебя идеей, не вникая глубже. Современные предметы быта, так или иначе связаны со своими предшественниками, безусловно, но как по мне, разумнее идти вперед, к поиску новых более практичных форм, а не цепляться за давно уже отжившие.
– Адам… – его собеседница закатила глаза. – Я не пойду с тобой в приличное место. Ты раскритикуешь мою шляпку.
– На скачки со мной не пойдешь? – поднял брови он.
– Почему скачки?
– А куда еще нынче дамы ходят в шляпках?
Ева застонала, как будто у нее вдруг заболели разом все зубы, а после схватила одну из подушечек в изголовье и нанесла ею несколько энергичных ударов наотмашь, пока Ковальски одной рукой тщетно пытался остановить это подушечное нашествие, а второй – ловил очки. Обессилев, она, наконец, вместе с подушкой рухнула на постель, окончательно смяв покрывало.
– Аж на душе легче стало!.. – выдохнула она. – Прямо целительная терапия!