Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Поэтому ты решил не возиться с тем, чтобы постепенно изменять людей, а пошел по пути наименьшего сопротивления?
– Спросил меня человек с как минимум десятилетним военным стажем… – Блоухол усмехнулся. – Тебе самому не смешно?
– Сейчас будет аргумент о том, кто скольких убил своими руками?
– Лабораторных дрозофил считать будем? – серьезно переспросил собеседник. – Ох, Ковальски, вся твоя проблема в том, что ты… прости, не знаю, как выразится… Ты идешь за кем-то. Сам ведь знаешь, что я прав, но тебе в голову не приходит поддержать меня. Потому что это «неправильно». У тебя есть Шкипер, твердолобый, как бревно, который думает, что знает, что и как надо делать, а что и как – не надо. И ты просто идешь за ним, хотя не согласен с… гм… линией партии.
– У какого действия большее коэффициент полезного действия: выкапывание траншеи лопатой или микроскопом?
–
– По-моему, тоже. Так что я предпочту повлиять на лопату, чтобы она выкопала траншею, которую я рассчитаю, а не ковырять в земле оптическими приборами. Это логика, Френсис.
Они помолчали какое-то время, обдумывая все сказанное друг другом.
– Когда я потерял глаз, – вдруг произнес Блоухол, – мы с Дорис перестали быть так похожи друг на друга, как прежде. Если она и сегодня такой… дельфин, то я… – он запнулся. – Как ты думаешь, почему люди вообще ищут любви?
– Задай этот вопрос себе и прислушайся к ответу.
– Да в тебе умер гуру от философии, – поцокал языком собеседник. – Мог бы давать мастер-классы и устраивать сейшены, м?
– Мне все равно кажется, что твой вопрос не имеет ответа.
– А мне кажется, ты просто не хочешь этот ответ принимать во внимание. Или я ошибусь, если скажу, что до встречи с Дорис ты был другим человеком? Я имею в виду более другим, нежели есть теперь. Отличался от себя сегодняшнего.
– Почему ты так решил?
– Я знаю твоего командира, – усмехнулся Блоухол. – Можно, конечно, много раз повторять, насколько он бревноват, но фактов не изменишь: на него можно положиться. Да и ты привязчивый. Вы с ним давно знакомы и пока, вроде, не поотрывали друг другу головы.
– И что с того?
– Я с одним глазом вижу в таких делах больше, чем ты с четырьмя, – Блоухол постучал себя пальцем по импланту. – Вы – люди без семьи в нормальном смысле этого слова, и цепляться вам, кроме как друг за друга, не за кого. И, как и членов семьи, вы друг друга терпите и принимаете такими, какие вы есть. До моей сестренки нервы у тебя были поцелее, а теперь ты мечешься тут в поисках ответа, как чернокожая девушка в поисках бога. Я знаю, как это происходит. Ты любишь человека, а он тебя нет. И ты начинаешь думать: “Что не так?. Наверное, я что-то не то делаю, что-то, что этот человек не любит”. И начинаешь пробовать и одно, и другое, и третье, пока у тебя не кончается фантазия, а твой человек все еще не с тобой. И тогда приходишь к мысли, что дело в тебе самом. Это ты – то самое, что ему не нравится, то, что ему не нужно. И вот тут твои нервы машут тебе ручкой, – Блоухол опустил руку на подлокотник своего кресла и принялся барабанить пальцами – неторопливо, будто перебирая клавиши. Раз – и пауза, второй – и снова перерыв.
– Когда у Шкипера были разногласия с его Долли, ты держал его на плаву. Он, конечно, шел на дело со всеми, но думал совершенно о другом, и тебе приходилось держать руку на пульсе событий. И заодно тормошить самого Шкипера. Поэтому, когда моя сестренка выбила тебя из колеи, тебя не бросил твой командир. Хотя ты уже не очень напоминал того человека, которого он брал в отряд. Но Шкипер сентиментален. И тоже привязывается к людям. Ты, конечно, не милашка-Прапор и не тянешь в достаточной мере на объект умиления, но он совершил над собой усилие и умилился через не хочу. Короче говоря: вы все, вся ваша орава – вы хотите, чтобы вас любили. Вы хотите быть такими же, как все прочие. У вас нет времени или возможности осесть в каком-то месте надолго, вы не можете завязывать нормальные для этих условий отношения. Шкипер спас эту гавайскую женщину, и у него сорвало резьбу. Псих ваш привез из Гватемалы куклу, свою «Синтию», как у незабвенного Лестера Габа, и носится с ней. Ну а ты, стоило вам хоть на полгода бросить якорь в вашей старой гавани, запал на мою сестренку. Вы все ждете от вселенной того, что кто-то на вас обратит внимание, и это бы стало означать, что вы ничем не хуже других, тоже заслуживаете такого отношения. Что этому кому-то, в общем, неважно, скольких вы убили и сколько вам за это заплатили. А нормальные люди обычно не хотят хлопот. Они хотят свободную жилплощадь, гарантированный соцпакет, отпуск два раза в год… А ждать таких, как вы, бояться за них, переживать, менять место жительства, никогда не знать покоя, или откуда придет угроза, дежурить с вами в лазарете во время ранений и никогда не иметь достаточно денег, потому что таким, как вы, платят немного — никто бы не пожелал. Даже и в этот вот раз: вы ведь вернулись побитыми собаками. У меня всего один глаз, но я очень внимательно слежу за всем, что происходит. И за вами — в первую очередь. Это у других на уме рождественские
– Ты долго текст речи писал?
– Придержи свои мировые запасы цинизма, я еще не закончил. Сейчас будет самое интересное.
Блоухол выдержал паузу, как бы предлагая собеседнику перебить его, но так и не дождался ответной реплики. Этим он вполне и удовлетворился, как неоспоримым доказательством того, что владеет вниманием своей немногочисленной, но взыскательной аудитории.
– Ты хочешь быть любимым, – вкрадчиво произнес он. – Предположим, кто-то и полюбит, но тут же выяснится, что этого недостаточно: надо, чтобы и он тебе был мил. Если бы Дорис выглядела не так, как есть на деле…
– Глупости. Внешность не играет роли.
– Неужели? Ты хочешь сказать, что если бы она выглядела, как Ронда, это ничего бы не изменило? – Блоухол погладил подлокотник своего кресла, будто живое существо. – Хочешь сказать, тебе важно только то, что внутри, и плевать, если с виду женщина – вылитая Маргарита Маульташ? Молчишь? Вот и молчи лучше. Ты хочешь, чтобы любили тебя, – и не за что-то, а за то, какой ты есть. Не потому, что ты что-то умеешь, и не потому, что что-то знаешь, а просто потому что ты – это ты. То есть, ты хочешь, чтобы кто-то посторонний относился к тебе так, как ты сам к себе относишься. Губа не дура.
Лейтенант молчал.
– И ты ко всему этому еще думаешь, что, если обеспечить какой-то стартовый плацдарм – намостить, так сказать эмоций – это и правда может произойти. То есть если ты будешь к кому-то очень хорошо относиться – ну вот как ты к моей сестренке – то и он к тебе так начнет. А он не начинает. И тут-то и приключается ситуация из пункта один: нервы машут ручкой на прощание, а ты становишься совершенно другим человеком.
Лейтенант молчал.
– К психотерапевтам вы, конечно, не пойдете – как можно, вы же у нас сильные и вообще герои. Вам не нужен психотерапевт. Вы сами с успехом слопаете себя без ножа и вилки, заковыряете и вгоните в гроб. Еще антидепрессантов горстями поглотаете. И, если бы я действительно хотел вам отомстить, я бы просто оставил все, как есть. А может, пообещал бы поговорить с Дорис, подкинуть ей пару идей, дал бы надежду, а потом просто понаблюдал. Вы ведь так искренне верите в то, что если кого-то не любят, то он скверный тип, что результата долго ждать не придется. Раз вас не любят, дело дрянь. Мир отстой, все люди гады, солнце гребаный фонарь… Это если бы я правда хотел вам навредить. Ваш отрядец еще долго бы искал себе нового адекватного научника, а за это время много чего можно было бы успеть. Это все, я повторяю, если бы я хотел вам причинить реальный вред, – Блоухол потер подбородок. – Но я не хочу, – закончил он свою мысль. – Я чувствую себя, как карьерист-трудоголик, чья компания рухнула, и он оказался предоставлен сам себе и может вместо совещаний печь внукам оладьи, играть на скрипке, слушать дождь и ходить в театр, когда захочет. Я теперь могу делать очень многое из того, чего прежде не мог. Хотя мне по-прежнему недостает моей лаборатории. Я люблю копаться в молекулах пинцетом, и, думаю, ты хорошо меня в этом понимаешь.
Лейтенант молчал.
– Люди выбирают друг друга, потому что из этого может что-нибудь получится, понимаешь? У кого-то получается ребенок, у кого-то – дом, у кого-то – научная работа. Некоторым просто хватает помощи в быту. Тут уж кому что более важно. Все хотят, чтобы их любили, но, когда человеку признаются в чувствах, он еще и не поверить может. И тогда чужая любовь ему нужна вместо своей. Он сам себя не любит, понимаешь, и чужое чувство – как донорство для него. Лично мне неохота тратить себя и свое время на чужие комплексы. Я предпочитаю тех, с кем можно иметь дело на равных.
– Ты сам говорил, что люди не равны.
– Равны в правах, но неравнозначны по ценности, – поправил его собеседник и, повернувшись к окну, кивнул на пейзаж по ту сторону стекла
– Мы с тобой можем видеть эту панораму, а кто-то – нет. И в этом мы равны с тобой. Но ты видишь ее в большей степени, чем я, потому что стоишь. И в этом мы не равны. И в этом никто не виноват… – Блоухол замолчал, глядя исподлобья, пока внезапно не произнес несколько изменившимся голосом:
– Поможешь мне… встать?