Штрафбат. Приказано уничтожить

Орлов Андрей Юрьевич

– Мы их не пересчитывали, Вернер, темно было. Полагаю, все здесь. А ты так не думаешь?

– Не знаю, Хайнрих, мне казалось, их было больше. Ох уж эта наша нелюбовь к математике…

Треснул пистолетный выстрел – добили раненого. Зорин вздрогнул, проглотил тошноту.

– Напрасно, Хайнрих. Этот варвар мог сказать, сколько их было. Ладно, если кто и выжил, отловим поодиночке, пробраться к лаборатории они все равно не смогут. Я со своими людьми возвращаюсь на базу – объект требует дополнительной маскировки. Передай Манфреду мой приказ: эта лазейка к объекту номер девять должна быть окончательно перекрыта. Пусть отгонят грузовик и спрячут подальше. Мост желательно взорвать, чтобы не было соблазнов. Как всё закончат – оттянуть посты к лаборатории, нечего болтаться по лесам, дожидаясь неприятельской облавы. Пусть придет команда, трупы уберет подальше. Удачи, Хайнрих, бог по-прежнему с нами!

Объект номер девять, лаборатория… что за черт? Непонятные наименования сверлом вгрызлись в мозг, но подвергать анализу урезанную информацию он уже не мог. Сознание ускользнуло на несколько минут, он очнулся, когда в округе властвовала тишь, и только ветер в кронах что-то зловеще нашептывал. Кровь на голове уже подсохла, хотя болела голова просто отвратительно. Зорин выбрался из-за скалы, преисполненный самых мрачных прогнозов, и ползком отправился обратно на холм. Распластался на ковре из желтой хвои, прислушался. Ни одного живого существа в округе не было. Разве что в засаде кто-то притаился… да только зачем? По логике вещей, выжившие должны уходить как можно дальше, а не возвращаться к месту своего позора.

Подтянувшись на руках, он выполз на холм, еще раз проверился. Переползал от тела к телу, в одной руке держа фонарик, в другой автомат. Желчь подкатывала к горлу, он задыхался, размазывал слезы рукавом, отдавал последнюю дань парням, за которых нес ответственность, с которой не справился. Девять человек, все свои, уже родные… Кладбищев – пуля в голове, рот оскален… Воришка Быченок разбросал конечности, изумленно таращился в небо. Золотые часы поблескивали на тонком запястье – спер таки, паршивец, у мертвого немецкого офицера… Выдержки уже не хватало, он ревел, как младенец. Болотный, усатый грек Данакос, красавчик Пастухов, потерявший пол-лица, Кургаш, Терещенко – догнала все же судьба выживших вместе с Зориным при обороне памятного моста. Немного в стороне лежали Богомаз и гордый чеченец Заркаев – не успели мужики даже затворы передернуть…

Под холмом на южной стороне лежал еще кто-то. Алексей подполз, перевернул тело, осветил мертвое лицо. Рядовой Осадчий… Он перевернулся на спину, за несколько минут восстановил дыхание, сделал попытку обмозговать ситуацию. Исправлять что-то уже поздно, вмазался в дерьмо по самые

уши, и, похоже, не он один…

И чуть не проворонил опасность! Немцы, «наводившие порядок» на дороге, похоже, возвращались. Послышались тревожные выкрики – неподалеку, в кустах, захрустели ветки, застрочил ППШ, но его очень быстро уняли и заткнули немецкие МР-40. Зорин слился с мертвыми телами. К нему никто не направлялся. Голоса вскоре стихли. Разобравшись с каким-то несчастным, немцы прошли стороной. Несколько минут Зорин лежал, вслушиваясь в звуки ночи. Потом перебежал дорогу, нырнул в кусты и пополз в ту сторону, где стреляли из советского автомата. Продрался через заросли. Опустился, закрыв глаза, на колени перед мертвым Мошкиным. Тот, даже умерев, не выпустил автомат.

Возвращаться к месту бойни снова Алексей не стал. Отправился на запад, в ту сторону, куда ушли немцы. Но вскоре заблудился в каменных лабиринтах, потерял ориентацию. Забился в первую попавшуюся щель, провалился в беспокойный сон, насыщенный автоматной стрельбой и стонами умирающих товарищей.

Очнулся перед рассветом от того, что замерз, как цуцик. Голова уже не болела, но холод пропитал каждую клеточку организма, его трясло и выгибало. Он растирал себя, делал энергичные упражнения, закутался в куцую шинельку, натянул пилотку на уши, начал проверять, чем богат. ППШ, два диска на шестьдесят патронов, фонарь, в вещевом мешке ничего интересного, кроме пары теплых портянок и хрустящих безвкусных галет. Он намотал вторые портянки, съел галеты, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. Выбрался из укрытия, осмотрелся. Лес шумел на востоке в нескольких шагах. Каменные дебри высотой в человеческий рост – среди них можно до бесконечности играть в сыщиков-разбойников. По небу катились кудлатые облачка. На западе гора, издали казавшаяся монолитной, делилась на несколько сегментов. Склоны, заваленные отколовшимися глыбами известняка, следы старых оползней, какое-то сплошное каменное царство, лишь изредка прореженное островками можжевельника и куцыми кривоногими сосенками.

И ни одной живой души в зоне видимости. Глаз разведчика наметан, он без труда вычислит притаившегося человека.

Он вздохнул, привалился к камню, обнял за цевье автомат и трижды издал протяжный крик филина…

Ждать пришлось недолго. Послышался шорох метрах в тридцати. Он осторожно высунулся, свистнул. Через минуту в его убежище, огороженное каменными булдыганами, ввалился перепачканный Бойчук – невероятно умученный, замерзший, выжимающий из себя кислую улыбку. Потеплело на душе, обнялись. Часть груза, висящего на душе, покатилась к ногам. Бойчука трясло, он еле выговаривал слова. По всему выходило, что сон сморил бойца примерно на том же месте, что и Зорина, а шинелька – ну, совсем тонкая.

– Ничего, Бойчук, ничего, – твердил Алексей, стуча сослуживца по плечу, – скоро солнышко взойдет, тепло станет.

– Выпить бы сейчас, – мечтал Бойчук, стуча зубами. – На все согласен, даже на хреновый немецкий шнапс. Ох, едрить же мать твою… Слушай, а ты тоже автомат не потерял, молодец. Повоевать бы сейчас, да пальцы не шевелятся.

О ночных событиях они не говорили – не о чем было говорить. Такая вот, блин, «барбаросса». Зорин посоветовал товарищу выражаться потише, снова начал вслушиваться. Чуткое ухо уловило поскрипывание крошки на севере, со стороны дороги. Бойчук тут же перестал стучать зубами, сместился за соседний камень. Переглянулись, затаили дыхание… и дружно заулыбались, увидев крадущегося Мишку Вершинина – в двух бушлатах, в двух штанах, увешанного оружием. Впечатления сильно замерзшего Мишка не производил.

– Смотри-ка, находчивый, – завистливо присвистнул Бойчук. – Слышь, Вершинин, ты кого раздел?

Еще один камень свалился с души. Самочувствие улучшалось, да и холод уже не казался таким собачьим. Мишка Вершинин, с которым он за два года объелся солдатской баланды, был уже как брат родной. Он уставился на Алексея, словно тот ему снился, без сил опустился на землю, вздохнул с неимоверным облегчением.

– Приятно, Леха, что нас по-прежнему пули не берут. Ох, понервничал я за тебя этой ночью! Мерзнуть начал, вернулся… ну, туда, где нам накостыляли, с Болотного бушлат снял – он как раз на два размера больше, с Быченка штаны – у этого куркуля их тоже двое было… Ничего, что я это сделал, мужики? Ведь парням уже как бы не надо, а мне тут что, загибаться? Гляжу – тебя, Леха, нет среди покойников, чуть полегче стало. Бойчук, а ты что, тоже заговоренный? Слушайте, мужики, а ведь кого-то еще не хватает, нет?

Последним к остаткам взвода присоединился Гоберник. Перекошенный, волосы колом, пилотку потерял, с пустыми руками – подполз, перевалился через камень.

– Куда тут филины слетелись? Привет честной компании. Вы уж простите, парни, что я без оружия.

– Ты извиняешься, словно без цветов на свидание к девушке заявился, – развеселился Мишка. – Ладно, Гоберник, в бою добудешь оружие… Слушай, ты ранен, что ли? Шинелька у тебя в крови.

– Не моя это кровь, – смутился Гоберник, – Ленька Пастухов был рядом, его покромсало, а меня всего забрызгало. Мы кого-то еще ждем, мужики?

– Подождем малость, – пробормотал Алексей, сделав знак товарищам заткнуться. Прождали несколько минут, но никто не появлялся. Возможно, не слышали, как он тут филином заливался, или не сообразили от взъерошенных чувств. Может, раненые лежат или убежали к Грабовицу когда свистопляска закончилась. Кто их осудит? Приказа помирать, но с места не сходить вроде не было.

– Ладно, будем считать, что четверо нас осталось, – вздохнул Алексей.

– Выбираться будем? – спросил Бойчук. – Мне представляется, это не сложно. Лесом пойдем, по касательной к дороге, часок-другой, и мы уже в Грабовице. Догоним своих, пусть авиацию вызывают, да разносят к чертовой матери эту горку. Была у меня ночью мысль самому в бега податься… – Бойчук смущенно кашлянул, – но вроде как-то некрасиво, не по-товарищески, решил подождать, пошататься по округе.

– И не ты один, – усмехнулся Гоберник. – Тоскливо было ночью. Ну что, Зорин, возвращаемся с чувством невыполненного долга? Или имеются особые мысли?

– Здесь секретный объект, – поделился с товарищами Зорин. – Закрытый, так сказать, для общего пользования. Объект, что характерно, работает, и тех, кто в нем прописался, совершенно не волнует, что Грабовиц уже наш и в горах идут бои.

– Как это? – не понял Мишка.

Зорин скупо поведал о подслушанном разговоре.

– И вот такая у меня идея, мужики. Подозреваю, что бомбежка положение не исправит. Догоним наших, доложим – думаете, тут же вышлют батальон осназа, чтобы выяснили, что за хрень тут происходит? Все батальоны задействованы, немца бьют, от нас просто отмахнутся, на потом отложат. А скорее всего арестуют, как не выполнивших приказ, и тогда вообще все быльем порастет. Мертвые ребята не стоят перед глазами, мужики? Лично у меня стоят. За каким хреном они погибли? Да хотя бы ради их памяти мы обязаны… – Зорин замолчал.

– Развивай, развивай мысль, – подтолкнул Бойчук, – мы внимательно тебя слушаем. Вчетвером забраться на тщательно охраняемый секретный объект, выведать, что за секреты тут разводят, а там уж решать – будем уничтожать объект или самим пригодится? – Бойчук вяло рассмеялся. – У тебя дух не захватывает от перспектив, Зорин?

Звучало действительно не очень правдоподобно.

– Опасно, но крайне интересно, – задумчиво изрек Вершинин. – Имеется в этом что-то творческое, нестандартное, согласись, Леха? А знаешь, я «за». На объект мы можем не попасть, но пошататься по округе, разведать обстановку…

– Приказ был недвусмыслен, – мрачно сказал Алексей, – узнать, куда ведет дорога. А мы не знаем – значит, надо узнавать.

– Мы с тобой, – отмахнулся Бойчук. – И где только наша не пропадала. Гоберник, ты с нами?

– Разве я не солдат? – оскалился Гоберник, блеснув на удивление здоровыми зубами. – А вот признайся, Зорин, – он стер с лица улыбку, – теперь-то ты тоже понимаешь, каково это – когда твои бойцы погибли, а ты жив и должен жить с этим грузом?..

Сошлись во мнении, что дорога, ведущая к объекту, по которой вчера не доехала полуторка, проходит где-то справа. Вершинин, пожав плечами, заявил, что ему и не нужно приходить к такому мнению, поскольку с этой дороги он и приполз. До нее отсюда метров сто. Передвигались, как по минному полю, активно используя складки местности. Гора представала в ином ракурсе – похожая на расколотое пополам яйцо с облезающей скорлупой. Вокруг природного феномена громоздились возвышенности пониже, но тоже нелепых очертаний. Было такое ощущение, что у скал имелись глаза и они настороженно следили за перемещениями чужаков, не зная, как на это реагировать. Двуногих наблюдателей пока не зафиксировали.

Показалась дорога – отдельные фрагменты проезжей части, просматриваемые за каменными развалами. Житейский опыт подсказывал, что подбираться ближе не стоит. Штрафники лежали за камнями, снедаемые каким-то благоговейным мистическим чувством, не имеющим определения. «Просто страшно, – по-простецки объяснил Бойчук. – Мистика тут какая-то ненашенская…» Воздух действительно был напоен чем-то недобрым. Сжималось сердце, подленький страх мотал душу, страх без причины. «Не шевелимся, – шептал Алексей, – только не шевелимся, и нам зачтется…»

И бог зачел им за долготерпение. Шевельнулись три бугорка на дальней стороне дороги – они практически сливались с местностью – преобразились в человеческие фигуры, одетые в серые камуфляжные комбинезоны. Спустились на проезжую часть, помогая друг другу, стащили капюшоны, обнажив форменные кепи с козырьками, и, настороженно озираясь по сторонам, отправились к повороту, исчезли за скалами.

– Внешнее охранение, – глухо поведал Зорин. – Вчера у них был приказ оттянуть все посты и дозоры к объекту. Стало быть, объект где-то рядом.

– Хрен бы его знал, где этот объект, – глухо отозвался Гоберник. – Наши подойдут – ведь даже не сообразят, что в двух шагах какая-то база.

– Эти трое, похоже, отправились в обход горы, – прошептал Вершинин. – Значит, через энное время возникнут перед нами. Других постов снаружи, возможно, нет. Если не хотим открывать себя раньше времени…

– …то должны их либо опередить, либо посидеть тут еще часок-другой… – пробормотал Бойчук, словно сам с собой разговаривая.

Короткими перебежками они поднялись выше, целясь в узкий просвет между скалами. Передвигаться приходилось короткими шажками, прижимаясь спинами к скале. Гоберник уже собрался нырнуть в пустоту, как там внутри что-то покатилось… он среагировал, оттолкнулся ногой, схватил противника за горло и ввалился вместе с ним в проем!

«Противник» бил ногами, мычал. Пришлось оттаскивать Гоберника силой, тот от бешенства совсем ослеп.

– Гоберник, ты что, охренел?! – шипел Антохин, надрывно кашляя и растирая покрасневшую шею. – Ты чего бросаешься?! Одичал, что ли?

Штрафники сдержанно захихикали. Испуганный Антохин – это было зрелище. Глаза отдельно от глазниц, волосы по стойке смирно, трясся, словно в агонию потихоньку впадал. На первый взгляд с бойцом все было в порядке – при оружии, одет по форме. Картину портил прохудившийся сапог – отклеилась подошва, и наружу выглядывала скомканная портянка.

– Ты что тут делаешь, Антохин? – опомнился Гоберник.

– Задачу поставленную выполняю, – проворчал боец, – выясняю, что за хрень тут у немцев творится.

– Ну и как, преуспел? – развеселился Мишка.

– Как сказать… – Антохин хмуро покосился на разведчика, – но ясный хрен, что какая-то хрень у немцев тут творится. Видел троих.

– Мы тоже видели, – вздохнул Зорин.

– А за горой строение, а на нем – маскировочная сетка, – гордо сообщил боец. – И немцы иногда оттуда выходят, чтобы патрулировать окрестности.

– Умница, – похвалил Зорин. – К нам не хочешь присоединиться? Или ты у нас теперь сам-сусам и проводишь собственную операцию?

– Да ладно вам, – смутился Антохин, – я же для общего дела старался, знал, что рано или поздно с вами встречусь.

– А почему не вышел по условному сигналу? – строго спросил Бойчук.

– По какому условному сигналу? – Молодой от удивления отвесил челюсть.

– Мда, – крякнул Бойчук, – не всем, как говорится, дано… Ладно, мужики, мы тут не сильно пошумели?

Несколько минут они хранили молчание, прислушиваясь к завыванию ветра. Демоны с символами «тысячелетнего рейха» на груди не слетались. Продвинулись еще на двадцать метров – лазеек между камнями уже не было, приходилось ползти по глыбам, рискуя переломать ноги. В какой-то из моментов вновь возникли «призраки» в камуфляже. Застыли, затаив дыхание. Охранение обогнуло объект и объявилось слева – освещенное вместе со скалой восходящим солнцем. Зорин мысленно возблагодарил Бога: чтобы заметить пятерых мужиков, не имеющих ничего общего с грудами известняка, на фоне солнца, нужно приложить изрядные старания. Эсэсовцы спрыгнули с небольшого обрыва и зашагали, не скрываясь, в сторону дороги – видимо, решили, что опасности, ввиду ее визуального отсутствия, не существует. Замыкающий внезапно притормозил, что-то бросил товарищам. Товарищи пожали плечами, второй небрежно отозвался через плечо. Двое неторопливо пошли дальше, а последний развернулся и затрусил в направлении камней, забрасывая автомат за спину и воюя с застежкой.

– Нужда прижала, –

прокомментировал Вершинин.

Немец боком протиснулся в щель между камнями и пропал.

– Крупная нужда, – добавил Гоберник.

Зорин лихорадочно осмысливал увиденное. Вертелось что-то в голове… Безумие – пытаться взять этого парня. Товарищи по оружию в трех шагах, увидят, а если не увидят, все равно вернутся на поиски, придется ликвидировать, а это тоже не здорово, поскольку их хватятся… И все равно вертелось. Не просто так возникло это чувство. Чувствовалось присутствие постороннего, но кто тут лишний?

Мелькнуло что-то за камнями – но не фашист, кто-то другой… Тревога!

– Лежите здесь, – сипло бросил он, в горле пересохло. – Не вставайте, ждите! – И подался вперед, переползая с камня на камень. Он спешил – непоправимое еще не случилось, но вот-вот случится, у этого парня просто неистребимый талант! Он был уже рядом, когда послышался глухой стук и что-то треснуло. Возможно, и не черепная кость, но… «Поздно, – мысленно вздохнул Зорин. – Ну что ж, осталось только с юмором отнестись…»

У «таинственного мстителя» со слухом оказалось все в порядке. Алексей уже собрался сползти с наклонной плиты, когда над гребнем воздвиглась ошарашенная физиономия рядового Литвинова. И в занесенной руке крепко зажат окровавленный булыжник!

– Тс-с… – зачем-то приложил Зорин палец к губам, и по неясной причине именно этот нелепый жест подействовал. Литвинов от изумления выпучил глаза, опустил камень. – Молчи, не шевелись, понял? А то будет нам сейчас очередной несчастный случай… на производстве. Рот закрой, Литвинов, я сейчас спрыгну. Ты там что, комара убил?

Он перевалился на узкую площадку, окольцованную каменными громадами. Ничего себе, комар… Тело немца все еще судорожно подрагивало. Кровь заливала лицо. Расстегнуть комбинезон по «крупной нужде» фриц успел, а вот все остальное… С какой же силой надо было садануть по черепу? Зорин с невольным уважением окинул взглядом трясущегося «вредителя». До чего же везучий, черт…

– Зорин, это ты? – пролепетал боец. Потрясающе, что в ночной свистопляске он умудрился сохранить не только жизнь, но и очки. Впрочем, они судорожно подпрыгивали на носу, в любую секунду могли упасть и разбиться. Кто бы возражал.

– Ты потрясающе наблюдателен, Литвинов, – вздохнул Зорин. – Ты что тут, яйца высиживал? Какого хрена ты этого парня замочил?

– А что, я сделал что-то неправильно? – сник солдат.

– Неважно, – отмахнулся Зорин, – забудь. Главное, что ты это сделал. Давай теперь подумаем, как будем из всего этого выпутываться.

– Может, убежим? – предложил Литвинов идеальное решение.

Не оставалось времени на побег. Да и как бежать – с покойником под мышкой? Двое оставшихся вывернули из-за скалы, остановились в отдалении, нетерпеливо поглядывали. Наконец, не выдержали, побрели, переваливаясь, с ноги на ногу.

– Эй, Курт, у тебя запор?

Литвинов задрожал, схватился за карабин, челюсть у солдата от страха отвисла до земли. Зорин перехватил оружие, сделал страшные глаза, прошептал:

– Прижмись к камню… – И сам прижался, чтобы их не сразу заметили. И первое, что увидели фашисты – ноги своего товарища, которые все еще судорожно подрагивали. Пока сообразили… Алексей подпрыгнул, схватил первого попавшегося за лодыжку, резко потащил на себя. Охранник не устоял, рухнул, ударившись головой, загремел в яму. Второй испуганно попятился, скинул автомат. Это действие Зорин просчитал, камень, которым Литвинов отоварил «своего» немца, был уже под рукой. Он должен был попасть! Метнул резко, едва не вывернув руку из сухожилия – точно в лоб. Треснула кожа, лоб окрасился алым, немец повалился, даже не пикнув. Трудно быть многостаночником…

Жилистый парень с погонами фельдфебеля, оказавшийся у него под ногами, начал проявлять недюжинную активность. Изворачивался, чтобы дотянуться до автомата, брыкался. Литвинов оказался не таким уж «двоечником», рухнул фашисту на ноги, обнял их. Зорин уселся ему на грудь, обхватил затылок и лоб, содрогнулся, увидев полные ужаса глаза – и сильным рывком провернул голову вокруг шеи. Подскочил, чтобы действовать дальше, по ситуации… но ситуация уже контролировалась. Про приказ сидеть и не отсвечивать товарищи забыли. Бойчук и Гоберник волокли за ноги отключившегося охранника, сбросили вниз, прыгнули сами. С другой стороны скатились Вершинин и Антохин.

– Литвинов? – впору посмеяться, с каким священным ужасом уставились штрафники на последнего выжившего в ночной бойне. Впрочем, было бы странно, если бы он не выжил…

– Мама дорогая, ну все, скучать не будем… – убитым голосом выразил общее мнение Бойчук.

Литвинову было неловко, он вымучил улыбку, зарделся, словно красна девица.

– Ша, мужики, сантименты и мат потом, – отрезал Зорин. – Скажем так, мы ужасно рады видеть нашего товарища живым и не сбежавшим. Разбираем оружие. Действуем быстро, пока охранников не хватились. Бойчук, Гоберник, выясните, куда направлялись эти трое – тропинка к объекту и все такое. Десять минут, и вы уже здесь. Вершинин, Антохин – на стрем, и не дай бог мы кого-нибудь тут провороним.

Беседовать с единственным выжившим эсэсовцем приходилось быстро и жестко. А то, что охрану базы осуществляет подразделение одной из частей «Мертвая голова», входящих в управление концентрационных лагерей, сомнений не вызывало: серый воротник, характерный для военнослужащих Ваффен СС, на петлицах под комбинезоном – сдвоенные руны «зиг», на левой – белая полоса, обозначающая звание: «штурманн-ефрейтор».

Зорин слегка придушил приходящего в себя ефрейтора. Когда тот начал дергаться, объяснил доходчиво и сжато, что будет душить господина ефрейтора всякий раз, когда тот будет сопротивляться, молчать или говорить неправду. Метод оказался действенным. Эсэсовец хрипел, мычал, но говорил. Беседа продолжалась несколько минут, после чего Зорин вежливо поблагодарил «интервьюируемого», сжал ему горло стальными пальцами и не отпускал, пока глаза не остекленели. На клочке окаменевшего пространства становилось тесно от мертвых тел. Литвинов моргал, смотрел на Зорина с ужасом, но тот и сам чувствовал, что с лицом происходит что-то не то – лицевые мышцы, сведенные судорогой, превратили его во что-то страшное, неживое. Он закрыл глаза, заставил себя успокоиться.

Через несколько минут вернулись Бойчук с Гоберником, доложили, что за горой все тихо. Проезд к замаскированным воротам действительно имеется, но там заброшенный шлагбаум, и все подъезды затянуты серой маскировочной сеткой. А еще есть тропинка в каменных джунглях, тянущаяся параллельно дороге (очевидно, по ней и курсируют пешие дозоры), смыкающаяся с последней у невзрачного строения, прилепившегося к горе. Там имеется железная дверь, а над крыльцом нависает живописная скала – маскировка с воздуха просто идеальная. И скалы, в которых можно запросто упрятать десантный батальон, тянутся вплоть до двери.

Зорин думал. Если это действительно секретный объект, вход в него не может существовать в единственном числе. Наверняка есть и другие лазейки, но где их сейчас искать?

– О чем беседовали? – выразительно кивнул на свежего мертвеца Бойчук. – Колись, Зорин. Он подкинул тебе пищу для ума?

– Объект построен в сорок втором году, – поделился информацией Зорин. – В некотором роде это секретный медицинский центр, одно из подразделений концлагеря в Грабовице.

– Больница, что ли? – поинтересовался Мишка Вершинин, спрыгивая с камня и подавая руку Антохину.

– Только в ней не лечат, а калечат, – ухмыльнулся Зорин. – На объекте врачи из СС проводят медицинские исследования над заключенными – продвигают, так сказать, передовую немецкую науку. Материал поставлялся из лагеря – по заказам и накладным. И вчера, кстати, привезли последнюю партию – несколько мужчин и несколько женщин… – Он стал судорожно массировать горло, чтобы не выплеснулась рвота.

– В общем, серьезное медицинское учреждение под эгидой, разумеется, СС. Трудятся научные светила, производят открытия, ставят смелые эксперименты, достигли впечатляющих результатов. Таких, что даже специалисты из других концлагерей, вроде Аушвица и тому подобных, приезжают перенимать передовой опыт. Объект оборудован по последнему слову техники, опекается лично Гиммлером. Штат объекта «номер девять» укомплектован взводом охраны – это примерно три дюжины громил из «Мертвой головы». Остальные – несколько десятков научных работников низшего звена – ассистентов, лаборантов и собственно врачей. Все – люди с дипломами, научными степенями и заслугами перед рейхом.

– Дрянь какая, – поморщился Антохин.

– Заключенных в этом гадюшнике калечат и медленно умерщвляют самыми извращенными методами. «Сырьем», учитывая вчерашнюю поставку, объект обеспечен. Это был единственный внешний пост. Смена через сорок минут. Сегодня утром сотрудниками лаборатории получен приказ: сидеть на базе и никуда не высовываться. Беглым описанием объекта штурманн Франк Хальзер, в принципе, поделился: коридорная система, объект погружается на три этажа под землю, три выхода, расположенных лучами, казармы охраны – в западном крыле объекта. Лаборатория продолжает работу – она обеспечена всем необходимым, даже дизельным топливом на месяц бесперебойной работы генераторов. У нас есть сорок минут, мужики, чтобы провести разведку боем. Всей толпой, конечно, не повалим, кто-то будет прикрывать. Имеется одна резонная мыслишка… – Зорин задумчиво уставился на мертвые тела. Лишь у одного из покойников воротник был немного испачкан кровью, но если прикрыть его капюшоном комбинезона… – Не смею неволить, парни. Предприятие намечается авантюрное. Все со мной? Если чувствуете, что не готовы, то лучше не надо, только испортим все… – Он сделал выжидательную паузу.

– Ты еще агитку нам прочти перед боем, – проворчал Бойчук, – приказывай, Зорин, не тяни резину. Посидим тут еще немного – наши друзья-покойники точно завоняют.

– Уж я-то определенно с тобой, – подмигнул Вершинин.

– И я, – спохватился Антохин, – хотя… ни слова не понял, чего тут Зорин наплел.

– И я пойду с вами, можно? – смущенно улыбнулся Литвинов. – Куда вы – туда и я. Ни на шаг не отстану.

– Вот это-то и страшно… – пробормотал Гоберник, чем вызвал улыбку на серых лицах штрафников.

– Переодеваемся, – распорядился Зорин, выразительно похлопав по комбинезону мертвеца, – будем косить под «ихних». Гоберник, Вершинин… и я. Остальные на подхвате, в случае опасности будете уводить противника в лес.

Бетонное строение, притулившееся под горой, практически ничем от горы не отличалось. Замаскированный шлагбаум, ворота в нише, ни одного окна, а под скалой, метрах в двадцати левее, – неприметная дверь под массивной скалой. Дверь была приоткрыта, под скалой курили два офицера в серых непромокаемых плащах и форменных кепи. Зорин лежал под выступом скалы, закусив губу, метрах в пятнадцати от курильщиков, вслушивался в голоса. Униформа фельдфебеля, натянутая поверх гимнастерки, насквозь пропахла потом, он весь извелся, хотелось чесаться, стащить с себя эту мерзкую одежду. Своя гимнастерка тоже воняла, но это был свой собственный пот, он не вызывал столь глубокого отвращения.

– Странно, группа фельдфебеля Шорха не подходила отмечаться, – глухо говорил один из офицеров. – Тебе это не кажется странным, Матиас? У них еще есть полчаса, но ясно же было сказано: в связи с возникшими обстоятельствами доклад о ситуации должен поступать каждый час.

Зорин скрипнул зубами – о «промежуточном» докладе Хальзер ничего не говорил. Первая осечка. Эх, сейчас бы вернуться и убить этого гада заново!

– Подождем еще несколько минут, – отозвался второй офицер, – и вышлем группу Краузе. Пусть найдут этих прогульщиков, выяснят, в чем дело. Гауптштурмфюрер, вам не кажется, что текущая ситуация несколько странная? Вчера мы потеряли Грабовиц – хорошо, что еще утром успели подвезти свежий материал для лабораторных исследований доктора Штиллера. Но больше не подвезут – даже если бы было откуда. Мы сами заблокировали дорогу. Вам не кажется, гауптштурмфюрер, что мы оказались в тылу русских? Доктор Йозеф Менгеле, приезжавший вчера на встречу с доктором Штиллером из Аушвица-2, вовремя унес ноги…

– Все в порядке, Матиас. Приказа эвакуировать объект не было, доктор Менгеле о нем сообщил бы. Отсюда следует, что лаборатория должна функционировать, как в любой день. Доктор Штиллер обеспечен всем необходимым, и его работа чрезвычайно важна, чтобы бросать ее из-за такого пустяка, как прорыв русских. Слишком многое на кону. Научные открытия доктора Штиллера бесценны. Это прорыв во многих областях медицины и биохимии. Вчерашнюю группу, решившую прогуляться по горам, мы уничтожили. Если кто и выжил, вряд ли он поймет, куда попал. Низшие чины в русской армии не такие уж мыслители, Матиас… – Офицер сдержанно засмеялся.

– Те же, кто их послал, увязли в наступлении, история давно забылась, а если учесть тотальную русскую неразбериху… Наша оборона сейчас эластична, как никогда. Максимум неделя – и подтянутся резервы из Венгрии и Словакии. Тогда-то русские побегут из Польши, как крысы с тонущего корабля. Мы обеспечены продовольствием и электроэнергией, база защищена. Через два часа, когда закончится обед, бросим всех людей на маскировочные мероприятия. Восточный и западный входы будут замурованы, останется один – тоннель в западный лес. С приходом наших специальная техника разберет завалы, и все вернется на круги своя.

«Замуруют входы, и тогда прощай, – с тоской думал Зорин, – сейчас нужно действовать, пока за нами – фактор внезапности. Эти двое уже докурили. Уйдут – будем мяться у закрытой двери, как бедные родственники».

Он переглянулся с Вершининым, тот пытался по лицу товарища понять, о чем говорят немцы. Кивнул – и Мишка, побледнев, отозвался кивком. Можно и без слов, научились понимать друг друга с полувзгляда. Офицеры затоптали окурки, собрались уходить. Трое «караульных» вывернули из-за скалы в надвинутых на глаза головных уборах. Кого обмануть хотели? Ладно, требуется лишь несколько секунд.

– Фельдфебель Шорх? – удивился гауптштурмфюрер.

Это были последние его слова. Зорин перешел на бег, ударил ножом в живот, провернул лезвие, чтобы не мучился и не орал. Офицер повис у него на руках. Плащ пропитался кровью. Хорошо, что не брызнуло, одежда плотная. Краем глаза он видел, как Мишка оприходовал второго. Телам не дали упасть, подхватили, поволокли подальше от крыльца, где уложили за камнями, накидав каменной крошки еще и сверху, чтобы не вызывали вопросов у смотрящих со стороны.