Штрафники на Зееловских высотах
Шрифт:
– Тоня? – не выдержав, с удивлением и тревогой спросил Аникин.
– Товарищ командир… Там это… – Затонский еле говорил, все пытаясь выровнять дыхание. – Там фрицы… Жмут они нас… Понтон навели… Мы как могли их в воду сталкивали… А сейчас нечем… Голыми руками… Лезут, как тараканы…
– Липатыч… – не дослушав, тут же произнес Андрей. – Всех оповестить! Отходим к каналу. Если фашисты к нам в спину зайдут, тогда нам крышка. Они нас тут раздавят, как в тисках…
Андрей огляделся, отыскивая глазами подчиненных.
– Отходим! Мамедов, Шевердяев!.. Липатыч, найди Шевердяева,
VIII
Мамедова с людьми из его отделения Аникин назначил в арьергард, прикрывать отступление взвода. Бойцов вперед вел Липатов вместе с шевердяевскими. К ним присоединился и Баклин со своим башенным «дегтяревым».
Двигались все бегом. Неутомимый Липатов задавал скоростной темп. Неподалеку от Аникина бежал Латаный с противотанковыми ружьями. Одно, родное, «симоновское», болталось на животе, второе Латаный держал в правой руке. В левой он тащил брезентовую сумку, в которой звякало что-то металлическое.
– Капустин! Бегом возьми у Латаного ружье… – на бегу скомандовал Аникин, заметив молодого бойца бегущим налегке – с «мосинкой».
Латаный ружье не доверил – ни свое, ни трофейное, а вручил Капустину мешок. Ноша оказалась не легче – в мешок были сложены обоймы к немецкому «пэтээру». Запасные патроны Латаный добыл вместе с ружьем, в рукопашной. Целенаправленно высмотрел фрица, который вел огонь из противотанкового ружья по нашей «тридцатьчетверке», прополз метров тридцать на брюхе, зайдя сбоку, и неожиданно напал на него, размозжив фашисту голову тяжеленным прикладом своего ПТРС.
– По весу – по сравнению с «пэтээрэсом» – пушинка, товарищ командир… – на ходу обратился Латаный к Аникину, на ходу демонстрируя ему немецкий трофей. – Да только больно мудреное… Все никак не возьму в толк, как оно заряжается…
– Пушинка, говоришь? – так же, на ходу, переспросил Аникин. – Дай сюда…
Он перехватил протянутое бойцом ружье и приостановился, повертев его в руках. Эта модификация была ему знакома – стандартная однозарядная немецкая бронебойка, калибром 7,92 мм.
– По весу пушинка, зато и слабее «симоновской» в два раза. Обоймы есть?
Латаный с готовностью ткнул пальцем в мешок в руках Капустина.
– Есть, товарищ командир. У них там – по десять патронов в пачке…
– Неважно… – торопливо махнул рукой Андрей. – Все равно по одному заряжать придется. Это тебе не ПТРС… Смотри сюда… Вот так, от себя… отводишь…
Правой рукой он отвел пистолетную рукоятку возле спускового курка. Клацнул затвор.
– Сюда – патрон. Потом рукоятку – на место. И стреляешь. Усек?
– Усек, товарищ командир… – обрадованно закивал Латаный, принимая ружье обратно. – Ух, теперь держись, фрицы!..
– Ладно… тишина… – шепотом, уже пройдя вперед и обернувшись, одернул его Аникин. – Не отставать!..
IX
Штрафники успели преодолеть около двух сотен метров, когда вдруг впереди раздалось отрывистое гулкое «та-та-та». Это вступил в дело пулемет Баклина.
Вскоре и остальные, нагнав пулеметчика, наткнулись на остатки группы Затонского. Бойцы, израсходовавшие последние патроны и гранаты, уже готовились к последней, смертельной схватке. Кто-то, залегший ближе к каналу, теперь отползал по изрешеченной вражескими пулями и взрывами гранат земле, под защиту спасительных очередей Баклина.
– Братушки!.. Вернулись!.. А мы уж не надеялись!.. – с благодарным восторгом выкрикивал кто-то.
– Надежда… умирает… последней… – хрипло, но громко говорил себе под нос Липатов, стреляя одиночными и выделяя каждое слово клацаньем передергиваемого затвора трофейной немецкой винтовки.
После оклика Аникина он тут же покинул свою позицию неподалеку от Баклина. По команде Андрея Липатыч и Затонский равномерно распределили людей вдоль линии обороны. Солдаты залегли редкой продольной цепью, вытянувшись насколько возможно в сторону канала.
Каданцеву Аникин не приказывал, но тот добровольно вызвался оповестить подкрепление о распределении трофейных боеприпасов и гранат среди оборонявшихся.
Немцы, обозленные появившимся вдруг у противника пулеметом, принялись отвечать огнем с удесятеренной силой. Всю полосу обороны, отсекавшую подступы от канала к границам фольварка, накрыл звуковой вал оглушительного треска и шума нескончаемой стрельбы.
Предрассветный воздух исчеркали светящиеся пунктиры трассеров. Немцы были настолько уверены, что враг израсходовал свои боеприпасы, что даже не боялись обнаружения своих огневых точек и сколько-нибудь серьезного отпора.
На это и сделал основной расчет Аникин. По его приказу патроны должны были расходоваться со строжайшей экономией, только наверняка, по «засветившемуся» использованием трассирующих пуль врагу. Отдельное распоряжение Андрей дал по гранатам. Предвидя ухудшение событий, он запретил использовать имевшиеся в наличии гранаты и «фаустпатроны» без отдельного приказа.
Приказ, касавшийся экономии патронов, был адресован в первую очередь Баклину, «дегтярь» которого оставался самой мощной огневой единицей взвода. Танкист-пулеметчик тут же взял аникинский приказ на вооружение. Он оказался на редкость юрким и подвижным и в такой же степени сообразительным. Все время переползая, Баклин во время своих перемещений засекал будущую цель. На миг застыв на месте, он выпускал по цели короткое «та-та» и тут же снова менял позицию.
Такая тактика тут же дала свои результаты. Накал вражеского огня, поначалу слишком плотной стеной встававший со стороны канала, не давая поднять голову, стал реже, сник и утих, хотя и не потерял своей интенсивности. На точность стрельбы повлияла и заря, все настойчивее делавшая прорехи в непроглядно-черном пологе ночи.
X
Теперь в пользу штрафников заработала выигрышная позиция их обороны. Цепь отбивавших немецкую атаку протянулась по самой макушке невысокого склона. Земля еле заметно покато уходила к кромке канала. Перепад невесть какой – и двух метров не было. Но сейчас он становился для «шуриков» настоящим спасением. Как ни крути – господствующее положение.