Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»
Шрифт:
Лида не сказала ни слова и ушла в большую горницу. Дверь за собой не притворила, оставив щель, в которую сквозила темень, пахнущая женщиной. Но разве протиснешься в прошлое через такую узкую щель?
Погодя начали готовиться ко сну и они.
– Ну, кто пойдет к ней? – спросил Калюжный.
– Иди. У меня жена есть. – Воронцов обмотал себя полотенцем и лег прямо тут, на широкой лавке, немного сдвинув ее к окну.
– Когда ж ты жениться успел? Или у тебя, Курсант, жонка на каждом хуторе?
Воронцов повернулся к стене и больше не проронил ни слова. Ночевать им на хуторе, в тепле и под крышей, осталось недолго, часа два.
III. День третий
Глава двадцать третья
Рассвет застал их возле Котовичей. Позади раздвинулась хмарь отступившей на запад ночи, высветлилась неожиданно яркая полоска освободившегося от туч неба и нежным светом зари легла на плечи идущим. Кто-то из них оглядывался на этот благодатный свет, должно быть, вспоминая себя в другой жизни, на родине, в детстве. И их души тоже озарялись негаданным светом, даря мгновения, казалось, уже навсегда утраченного и погубленного в хаосе войны.
Воронцов заметил, как остановился коновод Добрушин и некоторое время смотрел на разгоравшееся небо. Именно в нем, в этом старом солдате, неизвестно как попавшем на передовую, он почувствовал в этот миг родственную душу, способную разделить с ним всю муку радости и тоски, которую он сейчас испытывал. Он окликнул старика, шагнул к нему и, наблюдая, как меняются и тают отблески зари на его заросшем двухдневной щетиной лице, кивнул:
– А день-то будет другой.
– Да, – задумчиво согласился Добрушин, видимо, все еще переживая свое, и признался: – Аверьяновна моя седни капусту высаживать будет. Ясно как божий день – седни. Самая пора для капусты.
– Откуда вы знаете, Василий Фомич?
– Знаю. – На лице старика играла улыбка, она едва сдвинула его грубые черты, но мгновенно совершила в нем такое преображение, что лицо крестьянина, по нелепой случайности переодетого в солдатскую униформу и оказавшегося здесь, в чужом и враждебном лесу, показалось таким же юным и радостным, как и вся весенняя земля. – Говорю вам, самая пора. И комари уже кусаются. И землю я потрогал. Пахоту. Там. – И Добрушин кивнул назад, в сторону хутора.
Там, возле Чернавичей, они действительно проходили краем поля, по жнивью, наполовину вспаханному и, кажется, уже засеянному. Именно возле поля группа старшего лейтенанта Васинцева отделилась и повернула на север. Там Воронцов простился с Иванком, пожелав ему удачи. Иванок, задумавшись, сказал ему:
– Там, на хуторе, эта женщина, которая нас провожала… – Но махнул рукой.
– Ладно, как-нибудь в другой раз расскажешь.
– Расскажу.
Капитан Омельченко торопил группу. Вот уж он-то, человек сугубо военный, смотрел на разгоравшуюся зарю с ненавистью. Дождь прекратился, облака поднялись, небо расчищает, и, значит, жди – полетят самолеты. И свои, и немецкие. Они тоже будут искать то, что ищут они. Что они уже нашли и к чему сейчас торопились. А значит, обнаружат их на чужой территории. Вытащить самолет, даже с помощью местных жителей, они по такой погоде вряд ли смогут. Единственное возможное – демонтаж некоторых особо секретных узлов и механизмов и уничтожение истребителя.
А герой-то оказался парнем слабоватым, зачем-то подумал о постороннем капитан Омельченко и машинально оглянулся назад. Он почувствовал, как тонкая кожа шрама на подбородке натянулась и нервно запульсировала. Он прижал ее пальцем, словно пытаясь остановить испуганный трепет. Не ее, нет, – себя самого. Заря уже охватила половину горизонта позади, и он затылком чувствовал напиравшее оттуда тепло. День обещался быть жарким. В какое-то мгновение ему показалось, что там, позади, на просеке, рядом с двумя всадниками охранения качаются в седлах еще несколько фигур. Встряхивался, оглядывался снова – нет, это играли в глазах призраки усталости. Ни младшего лейтенанта Баранова, ни старшего лейтенанта Нелюбина с его людьми там не было. Капитан Омельченко успокаивал себя тем, что часть операции уже была успешно выполнена. Часть операции выполнена успешно. Ночью рация, работавшая на прием, приняла сигнал: «Сваты прибыли с женихом и подарком. Ждем остальную свадьбу». Ладно хоть так. Летчик и прибор уже дома. На той стороне фронта. Старший лейтенант оказался человеком бывалым. В представлении к наградам, решил капитан Омельченко, впишу его фамилию первой. И он поискал глазами Воронцова. Но всадники впереди двигались настолько плотной колонной, что разглядеть среди пятнистых спин и поднятых капюшонов того, кто ему сейчас был нужен, он не смог. Еще раз прокрутил в голове доклад Воронцова о встрече с «древесной лягушкой». Ведь они закопали тело немца где-то здесь.
Воронцов доложил капитану Омельченко о схватке с «древесной лягушкой» вечером, когда подъезжали к Чернавичам. Тот насторожился и хотел было отменить ночлег на хуторе. Но потом успокоился. Кругом стояла тишина.
– Вы хорошо прикопали этого немца? – спросил капитан.
– Прикопали так, что и сами теперь вряд ли найдем.
О том, что это был не немец, Воронцов промолчал. Гришка, он хоть и Гришка, но работал в СМЕРШе. И Воронцов уже имел возможность наблюдать, как хладнокровно он умеет разделять службу и дружбу. От Андрея, зарытого где-то здесь, среди осин и орешника, ниточка тут же потянется к Георгию Алексеевичу. От Георгия Алексеевича к Анне Витальевне, на хутор Сидоряты, на озеро, где смиренно, между небом и землей, живет монах Нил. А там – к Алеше, к Зинаиде. Первым, конечно же, возьмут бывшего старосту. Без отца детей Зинаида не удержит. Вот и думай, старший лейтенант Воронцов, как тут поступить, о чем доложить капитану Омельченко, а о чем помолчать, хотя бы пока. Как же так случилось с Анной Витальевной… Вдвоем с Зинаидой им было намного легче. Война… Война – это не только фронт, и не только то, что делают они сейчас за линией фронта. Война – это еще и не просыпать ненужного слова. Когда вернется Кондратий Герасимович, Гришка, конечно же, спросит о «древесной лягушке» и его. Пусть спрашивает. И Воронцов подумал, что лучше бы Нелюбину с группой не возвращаться. Погода для перехода линии фронта неподходящая. Хорошая видимость. Даже туман слабый. Да нет, подумал он с надеждой, Кондратий Герасимович не такой дурак, чтобы выложить офицеру СМЕРШа то, о чем, как они решили, докладывать будет Воронцов.
Он вспомнил убитого в лесу. Андрей… Это какой-то рок – половину войны воевал со своими. На той стороне мог оказаться и Кудряшов, его верный боевой товарищ, с которым он выбирался из окружения. Вначале под Медынью, потом под Юхновом. Из первого выбрались благополучно. А во время второго выхода Кудряшов погиб на льдине. Вот уж кого крепко обидела советская власть. Но все же не надломился в нем какой-то внутренний стержень и не ушел он к немцам. Не пошел и с Радовским. Хотя и причина, и обстоятельства толкали бывшего ссыльного на Енисей из раскулаченных брянских зажиточных крестьян именно туда. Да и Воронцов сам мог оказаться там. Вспомнились разговоры с Радовским. Георгий Алексеевич манил его к себе. Правда, открыто об этом почти никогда не говорил. Воронцов пытался убедить его взять чужие документы и пойти хоть в штрафную роту, хоть куда, но к своим, в Красную Армию. Однако оба остались на своих позициях. Там, где начинали войну. Воронцов слушал Радовского и понимал, что многих, кто рядом с ним воюет против Сталина и большевиков, он презирает. Но не всех. Народ среди них был разный.
– Быстрей! Быстрей! – услышал он голос капитана Гришки, а вскоре увидел и его самого.
– Что вы тут тянетесь, как беременные! – закричал капитан Омельченко на ехавших впереди. Его конь, пришпоренный, выкатывая глаза и ломая кусты, полез вперед, в протоку. И вскоре ухнул в болотину. Но это не остановило всадника, и он, матерясь, погнал его глубже и вскоре кое-как, с помощью Воронцова и Добрушина, вовремя оказавшихся рядом, выбрался на твердую почву.
– Ты, Гриша, вот что, – сказал ему Воронцов, так чтобы его не услышал никто из посторонних, – здесь лес, болота и ближний немецкий тыл. Погубить людей много ума не надо. Давай лучше подумаем, как лучше вывести отсюда всех. Без потерь.
Капитан Омельченко отреагировал мгновенно:
– Воронцов, – сказал он, – не ставь телегу впереди лошади. Мы с тобой здесь для того, чтобы выполнить задание. Суть его ты знаешь. И я его знаю. И ты, и я будем выполнять его до последнего человека. Что тебе не ясно? И еще. Чтобы на эту тему больше нам не разговаривать. Мы на войне. Без потерь войны не бывает.
– Все ясно.
– А я вижу, что не все.
– И я вижу, что ты не в себе, – взорвался в ответ Воронцов. – А в таком состоянии командир не способен в полной мере правильно анализировать ситуацию и ставить текущие задачи для группы. Тем более, мы здесь не одни. Представляю, что будет, когда мы окажемся под огнем. Так что возьми себя в руки.