Штундист Павел Руденко
Шрифт:
выбрать из себя заместителя ему. Мы уже говорили об этом с братьями, и мнится мне, что мы
единые в мыслях. Один есть между нами такой. Он млад годами, но Бог умудрил его духом
своим не по летам. Покойный учитель наш, царство ему небесное, его первым призвал. И ему
же довелось принять его последнее наставление и волю.
– Верно, Павла! Никого, как Павла, – проговорило несколько голосов в толпе.
Павел сделал движение. Но Кондрат еще не кончил.
– Кому дух внушает
Все руки поднялись.
– Кому против?
Против выбора никого не было.
– Брат Павел, – сказал Кондратий, возвышая голос и обращаясь к нему прямо. – Тебя
выбирает братия, мир. Младший из нас, будь нам старшим братом и наставником. Пусть дух
Лукьяна перейдет на тебя, как дух Ильин на Елисея, и наставит тебя на всех путях твоих. Вот
книги. Вот причастная чаша. Вручает их тебе мир.
Он достал с полки деревянную простую чашу и поставил ее на стол.
Павел не смотрел на него. Он встал. Лицо его было бледно. Он предвидел возможность
выбора, но до последней минуты надеялся, что выберут Кондратия, который, хотя
присоединился к общине недавно, был старше его годами. В его теперешнем настроении выбор
братии был для него тяжелым испытанием. Все смотрели на него и ждали. Теперь не говорить
было нельзя. Он сделал над собою усилие, стараясь собраться с мыслями. Но что скажет он?
– Братья, – проговорил он с трудом… Глаза его потухли, голос звучал как-то дико.
В собрании произошло некоторое смущение. В задних рядах некоторые поднялись, чтобы
посмотреть, в чем дело.
– Братья, – повторил Павел более твердым голосом, стараясь побороть свое волнение. –
Спасибо вам за всю вашу доброту. Жизни не пожалел бы я, чтобы отблагодарить вас. А выбора
вашего принять не могу. Выберите другого.
Голос его упал, и он прибавил:
– Не знаю, захотели ли бы вы иметь меня братом… Последние слова вырвались у него
невольно, как стон отчаяния. Их расслышали только Ульяна да Кондратий, которые были одна –
по правую, другой – по левую его руку. Собрание не слышало их, но и того, что Павел сказал
громко, было достаточно, чтобы произвести среди братии замешательство и недоумение. По
тому, как Павел произнес свой отказ, было ясно, что это не выражение обычной в этих случаях
скромности. Никто не решился его уговаривать, до такой степени было очевидно, что это было
бы некстати. Что же мог значить этот непонятный и решительный отказ? Братья стали
переглядываться и перешептываться.
– Как же быть? Кого выбрать?
– Братья, – сказал Кондратий, – отложим это дело. Бог просветит и научит нас всех.
Надумаемся мы, и Павел пусть подумает. Пути Господни неисповедимы, и он посылает
всякие испытания.
Никто не возражал, и собрание молча разошлось.
Глава XX
Для Павла наступили самые тяжелые дни. Недоумение, вызванное его отказом, скоро
прошло. Начались пересуды и догадки, которые сперва были совершенно фантастические. Одни
говорили, что Павел открыл, что он нечаянно совершил преступление и оттого стал такой
унылый и отказался от старшинства. Другие утверждали за достоверное, что он зачитался
Писанием и, занесшись умом, замышляет основать какую-то новую веру. Потом догадки
переменились, и толки стали назойливее, получив некоторое фактическое основание.
Не будучи в состоянии справиться с мучившими его сомнениями, Павел пришел к
несчастной мысли обратиться к отцу Василию, как единственному ученому в вере человеку, от
которого он надеялся получить разъяснение. Утром, когда он знал, что отец Василий должен
быть дома, Павел зашел к нему с малым приношением, которое оставил на кухне. Отец Василий
удивился его приходу, однако принял его радушно и даже усадил на стул: он не был спесив и
держал себя просто. За это прихожане многое прощали ему.
– Ну, что тебе? – спросил он.
– Вот, батюшка, – начал Павел, – я хотел вас спросить насчет одной вещи. Встретился я с
одним человеком ученым, и он мне насчет Иоаннова Евангелия сказал, будто ученые люди
нашли, что оно не Иоанново и что много есть в Писании такого…
– Как? Что? – вскричал отец Василий, краснея от гнева. – Так ты вот куда! Ах ты
разбойник, безбожник! Вот ты куда гнешь…
– Да нет, батюшка, я тут ни при чем, – Павел старался его успокоить. – Я сам…
Но отец Василий не хотел ничего слышать.
– Пошел вон! Вон сию минуту, чтоб духу твоего здесь не было…
Он закашлялся и не мог говорить дольше. Все попытки Павла объяснить ему в чем дело
были безуспешны.
Отец Василий так его и прогнал, ничего ему не сказавши, и потом стал всюду ругать Павла
и штундистов за то, что они Писание отвергают и Бога не признают.
Между штундистами прошла весть, что Павел ходил к попу. Иные подозревали, не задумал
ли он вернуться к православию. Другие повторяли то же, что отец Василий: что Павел совсем от
веры отметается. Стали припоминать, что в городе Павел много путался с молодым барчуком,
открытым безбожником, и даже ехал с ним вместе обратно, и решили, что он от него-то и
заразился и впал в грех сомнения, который всего труднее извиняется сектантами.