Штундист Павел Руденко
Шрифт:
сырцового шелка, какую отец Василий надевал по праздникам, а на ногах были его козловые,
отороченные мехом сапоги без каблуков.
"Лучше убраться подобру-поздорову, – подумал про себя Павел, – потому отец Василий
что-то, кажется, сердитый сегодня".
Но уже отец Василий манил его рукою к себе.
– А поди-ка сюда, поди! – говорил он. – Так не подлинное, говоришь ты? Сам в апостолы
лезешь, так тебе и завидно на другого…
Павел встал и направился к нему,
смущает. Но по мере того как он подходил к отцу Василию, тот все точно от него уплывал,
продолжая манить рукой.
– Постой! – крикнул ему Павел.
Но поп не слушался и все точно уплывал куда-то в пространство. Он за ним. И вдруг исчез
и поп и лес, и Павел очутился в глубоком черном подземелье, под низкими каменными сводами.
На него повеяло холодом могилы, и он знал, что попал в могилу. Он весь дрожал от
пронизывающей сырости, проникавшей, казалось, до самых костей. Тяжелый, густой воздух был
недвижим. Ни звука, ни шороха не раздавалось в нем. Это было царство смерти. Павел стал
метаться из стороны в сторону, но куда бы он ни шел, всюду он натыкался на те же серые
холодные камни. Выхода не было. В изнеможении он сел на землю. Вдруг под самым его ухом
раздались слова:
– "Встань, возьми посох и ходи!"
Он тотчас узнал голос Гали. Но отчего это она говорит речью Писания?
Павел встал.
Перед ним точно стояла Галя, одетая богомолкой, с посохом в руке и длинными кожаными
четками. Лицо ее было строгое, суровое. Она даже не посмотрела на него и пошла вперед. Павел
покорно пошел за нею. Они шли долго, а между тем все как будто стояли на месте: подземелье
двигалось вместе с ними. Те же глухие стены спереди, сзади, со всех сторон обступали их
каменным кольцом.
– Что же это? – сказал Павел. – Мы все топчемся. Мы никогда не выйдем из этой могилы.
– Что ты? – отвечала ему Галя. – Разве ты не видишь, что мы уже пришли?
Павел поднял голову и увидел, что перед ним знакомая паперть их деревенской церкви.
– Зачем? – воскликнул он… – Ведь это церковь.
– Церковь. Я же тебе говорила, что хочу, чтоб ты пошел в церковь.
– Оставь! Не пойду я в этот вертеп, – с негодованием вскричал Павел. – Я хочу назад в
склеп.
– "Где двое или трое соберутся во имя мое, там и я между ними", – проговорила Галя.
И опять Павел удивился, откуда это она знает Писание.
– Нет! – вскричал он, оправившись. – Дом отца нашего они обратили в дом торговый.
– Иди! – сказала Галя. – И что Бог освятил, того не оскверняй.
Павел рванулся от нее прочь – и проснулся.
Хохот и нестройное пение раздавались в сыром
дороге домой из трактира кучка мужиков, вспрыскивавших канун своего храмового праздника.
Павел поднялся, протирая глаза. Он уснул в лесу, и вся его одежда промокла от ночной росы. Он
переждал, пока веселая компания пройдет, и пошел домой, думая о своем сне, который, он не
сомневался в этом, был послан ему свыше.
Глава XXII
На другой день по деревне разнеслась весть, что из города приехал к храмовому празднику
отец Паисий и будет в церкви штундистов отчитывать. Старосте Савелию было приказано
согнать всех штундистов в церковь к обедне.
– Смотри у меня, всех! – строго наказывал Паисий. – У меня потворщикам спуску не будет.
Савелий почесал за ухом. Он знал, что штундисты не пойдут, – а как с хромым Ермилкой,
сотским, притащить их силой? Он созвал к себе на сход кое-кого из односельчан обсудить, как
им быть. Чтобы штундари как-нибудь не проведали, сходка происходила в волостной избе, а не
на открытом воздухе. На запрос Савелия никто ничего не ответил. Насупившись, мужики
молчали.
– Ах, чтобы им пусто было! – сказал наконец Карпий. – Покою от них нет добрым людям.
– Да уж что и говорить, – согласился Савелий. – Они у меня вот где сидят!
Он указал на шею.
– Да что им в зубы-то смотреть? Потащим силком, а то дубьем, поганых, коли что, – сказал
старик Шило.
– Да и впрямь, чего им, нехристям, в зубы смотреть, – сказало несколько голосов.
Настроение деревни по отношению к штундистам решительно переменилось за это время.
Советы Паисия принесли плоды, и отец Василий работал недаром.
– Валяй, ребята, сгонять всем миром штундарей. Так, целым миром, и погоним, – сказал
Кузька.
– Ну, чего всей оравой – скоро ли обойдешь! Чего попусту время тратить? Пойдем в два
конца. Одни с одного бока начинай, другие – с другого. К середине мы и сгоним.
Предложение было одобрено. Толпа разделилась. Одни пошли на Лукьянов поселок.
Другие, под предводительством Панаса, двинулись на Павлов конец. Народ присоединялся к
ним по дороге. Панас шел впереди. Ему вспомнилась полуночная прогулка к той же избе,
кончившаяся таким постыдным отступлением, и в нем шевелилось чувство унижения и обиды,
которое заставила их всех испытать старуха Ульяна. Завидевши Павлову избу, толпа пошла
скорее, как солдаты, идущие на приступ. Ворота были открыты. Народ ввалился во двор.