Штундист Павел Руденко
Шрифт:
что вот тут стоим, малых и больших, и тех, что после нас будут и что были перед нами. И это
еще не все, братья, что он сделал, – воскликнул Павел ликующим голосом. – Больше того он
сделал для нас! Мало того, что он нам евангелие послал, где все сказано, как нам жить. Он сам
среди нас остался. Веруйте только, и он невидимо с вами. Он тут, среди нас, невидимо
присутствует теперь, как мы вот собрались во имя его, он, тот самый, что распинался за нас в
Иерусалиме.
возьмет и поведет, будь ты мудрый, как царь Соломон, или темный, простой человек, первый
владыка или последний нищий, праведник или последний грешник и злодей, – мужик, баба,
девка простая – всех он зовет, всех примет, как детей дорогих. Всем он протягивает свои
объятия, иди только, познай его в сердце своем, возлюби его, как он тебя любит, не противься
ему, не будь ему чужанином, и он будет с тобою невидимо, как был видимо с учениками. И
сойдут небеса в твою душу и любовь неизреченна, и райские голоса ты услышишь в душе своей,
и, на земле будучи, узнаешь ты радости небесные, когда праведные Бога узрят.
Радостный гул пробежал по толпе. Она теперь верила каждому слову оратора и с трепетом
и надеждой ждала от него нового откровения.
– О братья и сестры любезные, – воскликнул Павел с растущим волнением, – не учить я вас
мню. Я – как ребенок, которого бы царь, владыка земной, поманил в свой золотой чертог, и
показал ему все дива, и отпустил потом, и велел всем рассказать. Приходите! всем место
уготовано. Ворота открыты. Сам хозяин стоит там и зовет нас. Идите прямо. Не взывайте к
святым, чтобы заступились и слово за вас замолвили. Зачем? Это у земных владык нужны
заступники, чтоб попросили за вас. А зачем они, когда он, царь наш, он тут с нами всегда и
вовеки всюду? И ко всякому преклонит он ухо свое. Зачем храмы? Зачем ему все это? Вас
возлюбил он, души ваши ищет он. Их несите ему в дар, и никого не оттолкнет он.
Он замолчал.
Где-то в углу раздались рыдания.
То всхлипывала Ярина, прижавшись к плечу своей подруги.
Галя не плакала. Она стояла бледная, потрясенная, не будучи в состоянии сама понять, что
в ней происходило. Одно она знала твердо и чувствовала всем своим существом, что теперь для
нее начинается что-то новое, что старое для нее умерло, и вернуться к нему для нее
невозможно. Павел открыл ей и ее саму, и себя, и новый мир нового Бога, живого, близкого,
которого она до того не знала. Вернуться к старой жизни и к прежнему, казенному, чужому
Богу она не могла, потому что их уже для нее не было.
Она стояла точно в оцепенении, и с нею
расходиться, точно ожидая чего-то, собираясь к чему-то и не находя решимости.
– Что это, – раздался резким диссонансом чей-то голос с амвона, – церковь православная
или еретическая молельня?
То говорил Паисий, который только что вышел из ризницы и застал конец речи Павла.
Все встрепенулись, точно пробужденные от сна. Отец Василий растерянно извинялся,
объясняя, что он разрешил, что ничего из этого худого не будет, что он, Паисий, и не таких
сокрушит…
Паисий даже не смотрел на него и молча, с нахмуренным лицом обводил глазами толпу,
догадываясь по ее виду, какое сильное впечатление произвели слова еретика. Он был так зол,
что не обратил внимания, что генерал подходил к нему с явным намерением заговорить. Он
спустился с амвона и направился прямо к Павлу, перерезывая толпу, которая расступилась
перед ним, давая ему дорогу.
Штундисты стояли тесной кучкой особо. Павел был впереди. Паисий подошел к нему
совсем близко и с минуту пронизывал его упорным, ненавистным взглядом.
– Молодец, молодец, – сказал он громким шепотом. – Годишься в попы. Может, прямо
архиереем тебя поставить?
Павел ничего не ответил. В белесоватых глазах Паисия вспыхивал и разгорался зловещий
огонек.
– В храме против церкви и владык земных народ подстрекать! А знаешь, что за это бывает?
– продолжал он тем же сдержанным шепотом.
– Не думал я об этом и думать не буду. Делайте что хотите со мной. Богу надлежит
повиноваться больше, чем людям.
– Так. Слыхал я уж эти самые слова от одного вашего. Лукьяном прозывался. Теплый был
человек. Эй, где старшина?
Старшина Савелий продрался сквозь толпу и предстал пред грозные очи маленького
попика.
– Распорядись задержать его впредь до вызова его в город, – приказал он.
Староста кивнул головой сотскому, и они вдвоем подошли к Павлу, машинально сняв с себя
кушаки. Павел протянул им руки.
– Вяжите! – сказал он.
– В церкви! – вскричал Валериан, протискиваясь вперед.- Батюшка, как вы допускаете
такое поругание? – обратился он к Паисию.
– Не надо. На паперти свяжете, дураки! – сказал Паисий.
Но в это время в толпе произошло какое-то неожиданное движение. Народ сразу быстро
повалил толпою к выходу, увлекая с собою и Валериана и Паисия с его двумя подручными.
Павел, не желая дать виду, что он бежит, отступил к стенке и был совершенно оттиснут в