Штундист Павел Руденко
Шрифт:
сбрасывании соломы пыль вспыхивала на воздухе. Огненные червячки носились над двором все
гуще и гуще, падая то на головы работавших, то на стропила, то на солому, которую еще не
успели снять. Она начинала куриться то там, то сям, и работавшие на крыше едва успевали
заливать занимавшиеся огоньки.
В это время старик генерал, потряхивая эполетами, медленно подходил к горевшему дому.
Узнав про пожар, он распорядился насчет пожарной машины, которая
пять, послав за нею своего кучера верхом, а сам пошел смотреть на пожар. Он подошел в
критическую минуту: сваленная за южную стену солома затлелась уже снизу от нечаянно
залетевшей искры, и, прежде чем работавшие это успели заметить, черный клуб дыма повалил
из-за стены.
– Вниз, все вниз! – крикнул генерал что было мочи, и едва работавшие на крыше успели
сбежать, как пламя широкой пеленой, точно ручей, пробившийся из-под земли, полилось на
крышу и в одно мгновение зажгло остаток неснятой соломы. Валериану, который остался
последним, обожгло волосы. Отец подошел к нему.
– Ну что, обожгло? – спросил он с тревогой. Валериан отрицательно мотнул головой и стал
советоваться с отцом, что теперь предпринять.
Изба Шила примыкала с севера к огромному фруктовому саду и огороду, которые
защищали несколько изб, стоявших со стороны поля. Но с юга теснились избы голытьбы,
которые не имели такой защиты. Валериан с отцом обменялись несколькими словами,
посматривая то на пожар, то на бедные, обреченные огню мазанки с их высокими соломенными
крышами, походившими на угрюмо надвинутые на голову шапки. Изба деда Спиридона почти
примыкала к избе Шила. Спасти ее не было никакой возможности. Но следующая за ней изба
Кузьки была отделена маленьким садиком и стояла отдельно, почти без всяких пристроек.
Можно было попытаться остановить пожар здесь.
– Ведер! Несите все ведра! Чего вы стоите? – крикнул Валериан толпе.
В несколько минут появилось ведер двадцать.
– Тащите еще! – сказал он. – А с тем, что есть, – за мной!
В это время из пламени раздался ужасный, раздирательный крик, похожий не то на ржание,
не то на человеческий голос. То был предсмертный вопль пары коней, которые стояли в особом
стойле. В суматохе их забыли вывести.
– Братцы, спасите! – крикнул Шило, узнав голос своего любимого коня.
Он бросился к сараю, вырвавшись из рук соседей, которые хотели его удержать. Сарай уже
был весь объят пламенем. Горели и стропила, и столбы, и звенья. Кусок обгорелой стены упал и
дымился среди двора. Сквозь зияющую дымную пасть можно было видеть
уздечкой, стоявшего в параличе ужаса около дымящихся яслей. Толпа ахнула, но никто не
пошевельнулся. Старик Шило, без шапки, с растрепанными волосами, шел один спасать своего
любимца.
– Эй, вернись, старый. Пропадешь без покаяния! – кричали ему сзади.
Но он не оборачивался и все шел на огонь. Тогда Павел не выдержал. Он бросился вперед и
отстранил старика с дороги.
– Ступай, ты – старый человек, где тебе справиться, – сказал он и, не слушая его
благодарности, пошел на огонь.
Вдруг на крыше что-то хрустнуло, и горящее бревно покатилось вниз. Ульяна крикнула и
бросилась к Павлу, который лежал ничком на земле. Бревно упало ему на затылок, обожгло шею
и запалило кафтан. Его тотчас облили ведром воды и оттащили в глубину двора. Валериан
подбежал к нему и с беспокойством осмотрел его. Все кости были целы. Толстый кафтан
предохранил тело от обжога. Валериан дотронулся до плеча.
– Болит? – спросил он.
– Ничего! – отвечал Павел неохотно. Ему неприятны были попечения Валериана. Он сделал
попытку встать на ноги, но голова у него закружилась, и он чуть не упал.
– Нужно отвезти его домой, – сказал он Ульяне и наскоро сделал несколько распоряжений
относительно ухода за ним, обещав наведаться попозже.
– Ничего, пройдет! – успокоил он на ходу Ульяну. Он направился к кучке крестьян,
стоявшей с ведрами в руках.
– За мной, ребята! – крикнул он.
С толпой парней и девок он пошел к реке и, выстроив свой отряд шеренгой вплоть до
Кузькиной избы, велел черпать воду и подавать себе на крышу. Времени нельзя было терять.
Пожар разыгрывался. Подточенная пламенем крыша сарая затрещала и с грохотом повалилась
вниз, придавив собою двух несчастных лошадей, которых после попытки Павла все уже считали
обреченными. С верхушки крыши, на которой стоял Валериан, он видел, как бился под горящим
бревном один из коней, широко раскрыв окровавленный рот, из которого вместе с кровью и
багровой пеной выходил ужасный вопль. Шило услышал его, упал на землю и заплакал, как
ребенок. Его увели со двора.
Часть народа осталась у его избы, стараясь растащить стог соломы, сваленный с крыши,
чтобы замедлить пожар. Другие с новыми ведрами присоединились к тем, которые работали над
Кузькиной избой. Шеренга уплотнилась. Потом их стало две. Ведра воды передавались из рук в