Штундист Павел Руденко
Шрифт:
За мной!
Он пошел по направлению к домику, стоявшему уже с ободранной крышей. Но никто из
православных не тронулся с места. Только кучка штундистов присоединилась к нему да
несколько мальчиков-подлетков, которым весело было все ломать и разрушать, пошли на его
голос и принялись за работу.
Православные не мешали им, но и не обращали на них никакого внимания, продолжая
стоять к ним спиною.
Штундисты работали молча,
Павла, и они чувствовали глухую неприязнь со стороны толпы, для которой трудились. Но
работа подвигалась быстро. Демьян в одной рубашке, весь обливаясь потом, ворочал тяжелым
ломом целые косяки. Бревна с грохотом падали на землю и тотчас оттаскивались на
противоположную сторону улицы, которая оставалась не тронутою огнем. Кондратий тихо
ободрял своих. Избушка таяла, и вскоре от нее осталось только засыпанное мусором и изрытое
ямами место.
Пожар между тем не унимался. Не будь разнесена сторожка, огонь неминуемо
распространился бы и на церковь. Невыносимый жар и дым заставили причт и православных
податься назад. Понемногу они отступили к самым стенам церкви и стояли со своими крестами
и хоругвями, как войско, защищающее свою последнюю твердыню. Голоса охрипли от пения. В
чаше давно уже не было воды. Но Паисий все еще продолжал махать сухим кропилом, чтобы
ободрить своих. Краска на куполе морщилась и покрывалась пузырями, точно ошпаренная кожа.
В нескольких местах полопалась и попадала вниз штукатурка.
– Батюшка, – шепнул Валериан отцу Василию. – Прикажите принести лестницы и обливать
куполы водою. Все же. поможет. Дерево ведь сухое, как спичка. Того и гляди вспыхнет.
Отец Василий посмотрел на купол опытным взглядом деревенского старожила и
беспокойно покачал головою. Церковь могла загореться, а сейчас за церковью стоял его
собственный дом. Но он не решился сделать какого-нибудь распоряжения от себя. Он отыскал
глазами Паисия, с которым разлучился в этом продолжительном отступлении, и, подойдя к
нему, передал ему вполголоса совет молодого барина.
– И ты соблазнился! – вскричал Паисий. – Бог наше прибежище. Среди пламени десницею
своею он защитит храм свой!
Полбороды у него искрошилось от жара, и риза была вся в опалине, но он был
непоколебим. Послав дьячка за святой водой, он стал кропить стены крестом, стараясь
достигнуть как можно выше. Толпа набожно крестилась, шепча молитвы.
И точно: истощившись, пожар начал ослабевать. Перегоревшие бревна уже не давали
такого пламени. Стоять у церкви стало легче. Ветер не дышал уже таким невыносимым зноем.
– Отстоял! Отстоял Господь свой храм! –
Паисий восторжествовал.
Но вдруг случилось нечто, повергнувшее снова толпу в ужас. Ветерок как будто стал
меняться. Солнце уже склонялось к закату. Почва начинала остывать, и свежие струйки, как
ровное ночное дыхание земли, неслись и от реки и от противоположного леса. За рекой берег
поднимался пологой покатостью, которая в версте расстояния кончалась небольшим хребтом.
Пожар тянул к себе струи воздуха с обеих сторон, и эти струи сталкивались на пылающей
деревне, разбиваясь при ударе на мелкие боковые струйки, которые метали снопы дыма и искр
то на дома, то на реку. Гора боролась с лесом, и, будучи ближе, гора начала одолевать. Все чаще
и чаще пыхало снопами искр и дыма на дома. Все дальше и дальше прорывались они, и, наконец
эти мелкие, точно пробные, вылазки превратились в одно общее нападение. Ветер переменился.
Отбитый от церкви огонь устремился на дома противоположной стороны улицы, которая до сих
пор оставалась в стороне, не тронутая пламенем. Народ бросился на улицу к своим угрожаемым
жилищам и с оцепенением ужаса смотрел на широкий поток дыма и огня, против которого не
было никакого спасения. Все обгорелые избы приречной стороны, которые уже было потухали,
вдруг, казалось, ожили под новым дуновением, и огонь длинными свирепыми языками бросался
на беззащитное человеческое жилье. Спасенья не было. Ни разрушить, ни даже залить их не
было возможности. Огонь грозил почти всем избам разом. Особенно свирепо рвалось пламя из
центра, от последних изб, прилегавших к церкви, которые меньше успели перегореть до
перемены ветра.
Карпиха металась около своей избы, то вынося оттуда всякий скарб, то падая на землю, в
отчаянии хватаясь за голову. Карпий с несколькими соседями вяло помогал. Его изба должна
была загореться первая.
– Галя, Галя! – закричала Карпиха. – Куда тебя унесло, чертова девка!
Но Гали нигде не было видно. Она исчезла из толпы вскоре после того, как унесли Павла.
– Постой, я ж тебе задам! Я знаю, где тебя искать, паскудницу!
Схватив качалку, она бросилась бежать в Маковеевку: ей нужно было что-нибудь делать, на
чем-нибудь сорвать злость, дать какой-нибудь выход своему горю и волнению. Но, пробежав
несколько шагов, она увидела попов, стоявших все на том же месте и певших какой-то
благодарственный канон. Это разом дало другое направление ее мыслям. Она остановилась и,
повернувшись к толпе, стала кричать, махая руками: