Штундист Павел Руденко
Шрифт:
Лукьян помолчал с минуту, точно собираясь с мыслями.
– Передаю тебе мое служение, – сказал он, останавливаясь долгим взглядом на Павле.
Он хотел протянуть ему руку, но не имел сил, и она беспомощно упала на постель.
Пораженные необыкновенной сценой, больные, кто стоял на ногах, столпились вокруг
постели Лукьяна. Рыжий рыбник стоял впереди и, выпучив глаза, глядел.
Припав к изголовью постели, Павел плакал, как ребенок…
– Жатва велика и обильна, –
Надлежит всем, кому то дано от Бога, трудиться непокладно, пока Бог веку продлит. Мой путь
пройден. Теперь твой черед, брат Павел.
Павел покачал головою.
– Мне ль, мне ль заменить тебя? – мог он только проговорить.
– Никто не может, брат, ему же не будет дано свыше, – сказал Лукьян. – Дух Божий тебя
умудрит и вдохновит. Будь лишь чист сердцем и верь.
Павел поднял голову и вытер глаза.
– Прости мне, брат, мои сомнения, – сказал он. – Мне страшно брать на себя крест не по
силам.
Глаза больного зажглись от какого-то внутреннего огня. Лицо его оживилось и утратило
болезненное выражение.
– Не смущайся, – сказал он. – Ты поднимешь этот крест и понесешь его во славу Божию.
Мой час близок, и мнится мне, что мрак грядущего раздвинулся передо мной. Я вижу твой путь,
усеянный терниями, и вижу твой конец. Ты сподобишься умереть, как и я, за веру, замученный
от рук идолопоклонников.
Голос Лукьяна стал тверд и звучен. В лице и во всей фигуре было что-то торжественное и
пророческое.
Павел упал на колени, и Лукьян положил ему на голову руку, которая на этот раз была так
же тверда, как и его голос.
Это было торжественное посвящение, которое молодой штундист принимал с умилением и
радостью.
– А теперь прощай! – сказал Лукьян. – Оставь меня одного. Я хочу помолиться за себя и за
всех.
Он обвел глазами толпу, теснившуюся у его постели.
Павел поцеловал его руку и встал. В палате произошло неописанное волнение. Одни
бросились целовать руку Лукьяна. Другие прикасались к его постели. Третьи обнимали Павла.
Валериан стоял в стороне и с грустью смотрел на эту сцену. Он был тоже потрясен, но
иначе: эта сцена казалась ему взрывом дикого фанатизма, бессмысленной тратой духовной
энергии, которая могла бы пойти на что-нибудь лучшее.
Со вздохом он ушел из комнаты.
В ту же ночь Лукьяна не стало.
Павел зашел на другой день в больницу, но ему сказали, что Лукьян уже в мертвецкой.
Фельдшер согласился проводить его к телу. Там он лежал на голом сосновом столе, рядом
каким-то другим трупом, и миром и вечным спокойствием веяло от его холодного чела.
Его похоронили в ту же ночь, тайком, так как молва о нем уже начала распространяться по
городу, и начальство как духовное, так и светское, не желало дать повода его единоверцам и
любопытным собраться на похороны.
Глава XVII
Павел закладывал лошадь, собираясь в обратный путь, когда к нему прибежал Морковин,
испуганный и без шапки, и сказал, что его желают видеть два каких-то барина и что один из них
выглядит чиновником.
Павел оставил телегу и пошел в горницу, где его ждал Валериан с каким-то незнакомым
господином, который оказался приятелем Валериана, Трофимычем – письмоводителем
мирового судьи.
– Мы к вам вот зачем, – начал Валериан. – Мы думаем начать дело об убийстве Лукьяна, и я
пришел спросить, что вы на это скажете.
– Что ж, начинайте. Я готов, – сказал Павел. – Как вы думаете? – обратился он к
Морковину.
Тот замахал руками.
– Ничего не выйдет. Только себе беды наделаете,- сказал он.
– Вздор! – отвечал Валериан. – Во всяком случае, такого вопиющего дела так оставить
невозможно.
– Да что же вы против них поделаете, – Морковин стоял на своем. – Все это одна шайка. Вы
подадите жалобу прокурору, а так как это дело по духовному ведомству, он отошлет его в
консисторию, тому же Паисию. Говорю вам: ворон ворону глаза не выклюет. Только вам же
достанется.
– Это мы еще посмотрим! – воскликнул Валериан.
Его мнение превозмогло. Вдвоем с Павлом он набросал черновую прошения прокурору, в
котором излагались факты дела и требовалось его расследование.
Трофимыч взялся перебелить и "оформить" бумагу и прислать ее Валериану для подписи и
дальнейшего движения.
Валериан приехал в город на перекладных. Он охотно принял предложение молодого
штундиста подвезти его до усадьбы.
Они выехали в тот же день после обеда. День был ясный и солнечный. Жара только что
спала. С лугов поднимался белый дымок и, гонимый чуть заметным ветром, скользил по земле,
и тогда казалось, что узкие прозрачные паруса несутся по зеленым волнам. Дальняя роща
окутывалась свинцовой синевою и уже тонула в голубом пространстве, сливаясь с горизонтом.
Пыль улеглась. Павел распустил вожжи, предоставив лошади полную волю. Ему очень хотелось