Штык и вера
Шрифт:
– Рота! Слушай мою команду! – раскатисто и протяжно покрыл все звуки голос Мандрыки. – К стрельбе стоя! Залпом!..
Услышав знакомый голос, юнкера невольно подтянулись и слаженно выполнили команды.
На этот раз замерли солдаты. Мальчишки – мальчишками, однако с Мандрыкой шутки плохи. Это знал весь Смоленск.
– Сдайте оружие! Тогда вам ничего не будет! – выкрикнул самый смелый из толпы.
Правда, при этом он спрятался за чужими спинами, да и голос его прозвучал не слишком уверенно.
Отвечать полковник не стал. Он, прихрамывая, прошелся вдоль цепочки юнкеров, деловито проверил выставленные прицелы и лишь тогда повернулся лицом к пришедшим.
– Убирайтесь вон! – спокойно и громогласно произнес Мандрыка.
Кое-кто из толпы принялся пятиться, другие мешкали, продолжали стоять, и только вперед не стремился больше никто.
Старый, искалеченный еще на японской офицер в глазах солдат превратился в грозного могучего богатыря.
– Долго я буду ждать? Считаю до десяти…
Начать Мандрыка не успел. Люди уже двинулись прочь, вначале потихоньку, стыдясь товарищей, однако исход был практически предрешен.
И в это время с другой стороны здания школы грянуло несколько разрозненных выстрелов, а еще через мгновение их покрыл слаженный залп.
Мандрыка невольно повернулся на звуки, и толпа, как по команде, вновь ринулась к вожделенной решетке.
Кто-то из самых ловких почти перелез единственное препятствие, отделяющее его от юнкеров.
– Пли! – коротко и безжалостно взмахнул рукой полковник.
Пули прошили насквозь людские тела, прошли через следующие и застряли где-то в третьих рядах.
Одних уцелевших это отрезвило, других, наоборот, раззадорили вид крови и крики умирающих товарищей.
После второго залпа этот задор пропал.
Толпа устлала убитыми и ранеными землю рядом с оградой, а сама отхлынула назад.
– Я предупреждал! – выкрикнул вдогонку Мандрыка, но многие ли слышали его?
Дальнейшее предугадать было нетрудно. С другой стороны здания стрельба переросла в перестрелку, это же могло случиться и здесь, поэтому полковник приказал юнкерам залечь.
Рисковать жизнью подчиненных Мандрыка считал себя не вправе. Сам он остался стоять, и никаких следов волнения не было видно на его крупном бесстрастном лице…
– …Как вы понимаете, господа, разместить вашу бригаду тоже проблема… – Поздний обед несколько успокоил Всесвятского, и теперь он уже не хотел во всем идти навстречу Сухтелену.
Высокие договаривающиеся стороны успели немало поколесить по городу. По предложению Всесвятского осмотрели остатки взорванных складов, побывали на собрании сочувствующих партии кадетов, выезжали на окраины, прикидывая наиболее угрожаемые места.
Первый гражданин добросовестно играл роль гида, а в довершение сопроводил гостей в ресторан.
В отдельном кабинете их было шестеро. Трое офицеров, Всесвятский, гражданин по финансам Мендельман и Свечин – по иностранным делам. Последнее словно намекало, что бригада не является для города родной и может вполне рассматриваться как иноземная сила.
Зато среди собравшихся не было Трофима. Всесвятский явно не хотел нагнетать обстановку, вызывать скандал, да и не верил, что профессиональные военные согласятся пойти под начало штатского человека, а в придачу еще революционера.
Правильно решил. Сухтелен еще в начале совместной поездки заявил втихаря первому гражданину республики: бригада может подчиниться главе правительства, но персонально Муруленко – никогда и ни за что.
Подполковник ждал в ответ высокопарных слов, конкретных аргументов, расплывчатых обвинений – всего что угодно.
Вместо этого Всесвятский самодовольно улыбнулся и молча кивнул.
Трофима он не любил, втайне побаивался, а если терпел, то исключительно из-за того, что не был единовластным правителем и не мог решать вопросы сам. Если же гражданина по обороне скинут посторонние господа офицеры, то одно это действо сполна окупит их приход.
В подобном ключе Всесвятский думал и теперь, однако наряду с хорошими видел и негативные стороны пребывания в Смоленске офицерского отряда: например, неизбежные обвинения в контрреволюционности его, Всесвятского, раз он допустил в город явно враждебные свободе элементы.
Наряду с этой глобальной проблемой в голову стали лезть чисто бытовые вопросы. Например, где разместить и на что содержать внезапно прибывшую вооруженную силу. Казна и без того пуста.
– В городе было около десяти тысяч солдат, – продолжил свою мысль Всесвятский. – Часть из них самораспустилась, отправилась по домам, однако довольно много и оставшихся. Все казармы заняты ими. Других же помещений у нас нет.
И опять Сухтелен не стал говорить, что весь отряд по численности не превышает двух полных рот.
– Можно у юнкеров. Я думаю, они с готовностью потеснятся, – предложил Раден.
И в этот момент начался бой. Как раз там, где предполагал разместить отряд барон.
Цвет лица Всесвятского мгновенно изменился с красного на белый.
Сидящие переглянулись, словно кто-то из них мог знать причину отдаленной схватки.
– Банда?.. – наконец смог выдохнуть первый гражданин.
– Через весь город – и нигде никто? – проглотив половину слов, спросил Сухтелен.
Все поняли смысл вопроса. Пройти незаметно через половину Смоленска и атаковать именно юнкеров, не затронув больше никого, – в этом было что-то нереальное.
– Надо бы кого послать… – медленно произнес Мендельман и вдруг громко выкрикнул: – Говорил же я, что надо восстановить в городе телефонную станцию!
И почти сразу как подброшенный вскочил Раден:
– Господин подполковник! Позвольте мне!
Сухтелен помедлил с ответом. Секунды, но они показались барону часами.
– Там Ольга… – вырвалось у Радена, а затем он несколько сконфуженно умолк на полуслове.