Схватка с ненавистью (с иллюстрациями)

Константинов Лев Константинович

— Зачем? — удивился Шеллер. Он был не на «работе», а потому его абсолютно не интересовали «туземцы».

Злата, остывая, сказала, что баба ее оскорбила.

— Как? — заинтересовался гауптман.

— Она назвала меня… — Злата помялась, — вашей овчаркой.

На невозмутимой, холеной физиономии гауптмана бледно выписалась заинтересованность:

— Очень точно сказано… Не ожидал, что они умеют мыслить образами…

Партизаны пристрелили его два месяца спустя. Услышав выстрелы и взрывы гранат, гауптман выскочил из хаты в одном

белье и, как заяц, поскакал широкими прыжками вдоль улицы. Очередь перерезала его тощую фигуру пополам.

Злате тогда удалось спастись чудом. У нее хватило самообладания остаться в постели, и партизаны просто не обратили внимания на женщину, забившуюся от страха под одеяло.

И снова шли перед нею вереницей дни, о которых не хотелось бы думать и перед страшным судом.

Вот пробивается она курьером к проводнику Рену. Рен тогда был в силе, хозяйничал в целой округе. Два телохранителя прикроют Злату в случае чего автоматами, отобьются, примут огонь на себя. Остался позади кордон, миновали Закарпатье, полонины и горы сменились тихими полями, просторными лесами. Изменились и говор людей, и их одежда.

Рен встретил ее по чину — не таясь, доложил обстановку, просил передать проводу, что будет держаться до последнего.

— Как долго?

Краевой проводник, мрачноватый, похожий на хуторянина, с выдубленным всеми ветрами лицом, большими руками, неторопливой манерой долго размышлять над услышанным, повздыхал, посопел, прикинул:

— С полгода…

— А дальше?

— Думаю, прикончат Советы.

Его прикончили в том самом бункере, где принимал Злату.

Она не могла представить его убитым — виделся таким, каким запомнился по «акциям», на которые приглашал закордонного курьера.

Уничтожали семью председателя сельского Совета. Рен сказал:

— Пойдем с нами, это безопасно, для тебя, курьера, опасности никакой.

Постучали в хату. Будто вымерли. Ударили прикладом так, что зашаталась убогая халупа.

— Гей, ты, выходи, выродок! — крикнул кто-то из приближенных Рена. — Будем землею тебя наделять.

— Выходи! — сказал и Рен. — Выйдешь сам, не тронем твоих волчат, только ты нам нужен. А так — всех передушим.

Рен глянул на Злату, отметил ее напряженный интерес к происходящему. «Выйдет», — сказал.

Злату занимало: о чем думает обреченный?.. Он там с винтовкой, может отстреливаться. Но тогда сунут факел под соломенную стреху, запылает хата, погибнут дети — мальчик и девочка, и жена тоже сгорит. Выйти из хаты — все равно что в волчью пасть влезть, от хлопцев Рена пощады не дождешься. Грюкнул засов, вышел селянин — в суконных штанах, в белой исподней рубашке. Швырнул карабин.

— Детей не трогайте…

— Выкуривайте весь выводок, —

распорядился Рен.

Посмеиваясь, хитрый атаман без единого выстрела взял всю большевистскую семейку — хлопцы вытолкали из хаты детей и женщину.

— Ставьте к стенке…

Злата смотрела на расправу без ужаса — ей было интересно. Правда, немного знобило. И еще очень хотелось самой пристрелить председателя сельсовета. Рен не разрешил, сказал, что от пули — самая легкая смерть.

Сперва убили девочку — штыком, чтобы не тратить патроны. Потом мальчонку. Исполосовали ножами жену активиста. Председатель не мог даже кричать — ему заткнули рот шматком разорванной сорочки, спутали руки и ноги. Злата впервые увидела, как седеют моментально, сразу. Наверное, это был очень сильный человек, потому что не потерял сознание, видел все до самого последнего мгновения, когда вошла ему в лоб пуля из маузера Рена.

Злата запомнила, какой он был: невысокий, кряжистый, с гуцульскими усами. Стоял на земле крепко, будто и не боялся смерти, лишь бы детей не тронули.

У Рена во всем был порядок. Адъютант достал из полевой сумки список, вычеркнул оттуда одну фамилию.

— Много еще осталось? — поинтересовался Рен.

— Немало, друже проводник.

— Работа… — неопределенно процедил Рен и тяжело зашагал к лесу.

Вот и для гауптмана Шеллера такие «акции» тоже были «работой».

Злата не особенно долго оставалась под впечатлением этой «акции». Еще дядя Левко говорил: «Густо поросла украинская земля большевистским бурьяном, и не хватит нам рук, чтобы вырвать его с корнем».

А теперь вот вспомнила… И увидела, что поднял с земли карабин председатель сельсовета, целится в нее.

— Да не ори ты, не дома! — растормошила наконец ее Леся.

— Ты? — приходя в себя, хрипло спросила Ганна. — А где…

Она шарила взглядом по углам: куда делся селянин с карабином?

— Про Яну спрашиваешь? Так ее ж отпустили. А ты кричишь, будто тебя на куски режут.

— Извини, приснилось.

— Вот я и говорю: не дома, дай и людям поспать. — Леся снова натянула на голову грубое одеяло.

А Ганна еще долго не могла уснуть. Правильно говорил Мудрый: нельзя вспоминать прошлое, его у нее нет. Есть только задание, которое надо выполнять.

Глава XII

— Было что-нибудь от этой… Гуляйвитер? — спросил Стронг, неторопливо раскуривая сигарету.

— Пока нет. — Боркун стоял перед майором навытяжку.

— Вас это не волнует?

Боркун помялся. Скажешь «волнует» — нарвешься на нотации за грубую работу, «не волнует» — можно заслужить репутацию пустого, безответственного агента.

— Как вам сказать, мистер Стронг… Пока еще рано делать выводы. Злата даст о себе знать, только когда убедится, что все в порядке.

— А связь не подведет?

— Нет, этот канал мы берегли для самых крайних случаев.